– Простите меня, мастер, но я совершенно запутался, – сказал Севела. – Я простой капитан Службы. Я вырос в захолустном городке и только по случайности из него вырвался… Я не готов к таким изощренным умопостроениям.

– Тогда станем пить кносское! – гончар вскинул голову. – Знали бы вы, как я вам благодарен за этот ужин, адон Малук! Я живу одиноко, такие вечеринки для меня – настоящий праздник.

– Последнее, о чем хочу вас спросить, мастер… А во что верите вы? Анализ и скепсис… Литература и юстиция… Но вера?! Невозможно существовать без веры! Сам-то я богодерзок… Но и я верую в высшую силу, в Предвечного верую, хоть иной раз подозреваю, что сущность и облик Предвечного не таковы, какими их речет Книга. И разговоры с вами лишь умножили сумятицу в моей голове. Теперь мне видится в Предвечном что-то от эллинических божеств, а иной раз думаю, что Предвечный есть некая вездесущая субстанция… Так скажите мне: вы-то во что верите?

– Я верю в то, что мир становится добрее, адон Малук, – с очаровательной готовностью ответил гончар. – Продолжается течение жизни, и мир становится добрее. Вот моя вера, адон Малук. Наполним кружки.

– Это ваша вера? – возмущенно сказал Севела. – Вы говорите мне, что верите в добрый мир?! Мастер, вы порой кажетесь мне ребенком, который заблудился на шумном и грязном рынке!.. Смышленым, ухоженным ребенком, которого может ушибить разносчик, обобрать вор, укусить шелудивый пес! Вы неделю провели в крепости, вас не пытали лишь потому… Словом, вас по случайности не пытали. Вы живете в стране, где распятие привычно, а побитие камнями – обыденное развлечение толпы! Вы живете в стране, которая кишит зелотами! Здесь каждый пятый сочувствует этим ублюдкам, а каждый десятый хоть когда-то, да побывал среди них!

– Не горячитесь, друг мой, прошу вас…

– Какое неумное прекраснодушие!.. «Мир становится добрее»… Да мир настолько переполнился ложью и жестокостью, что иногда мне кажется… Мне кажется, что однажды этот мерзкий мир захлебнется в злобе, крови и нечистотах! Захлебнется и сдохнет… Канет. Погибнет в своей блевотине. Злоба этого мира меня пугает, а меня, поверьте, испугать трудно…

– Вы говорите так потому, что до сих пор не узнали другого мира – мира братьев-галилеян, – невозмутимо сказал Пинхор. – А я знаю, что существуют люди, делающие мир разумнее и светлее. Я знаком с этими людьми, я пил с ними вино, жил в их домах, получал их письма.

– Ужин удался, – сказал Севела и поднял кружку. – Но вот ваше прекраснодушие, мастер…

* * *

В субботу позвонил Димон. Телефон долго тренькал, Дорохов не брал трубку, думал, что это Нинке Алимовой звонят. То есть не самой Нинке, а дочке ее, пионэрочке, Светке, как-то вдруг вплывшей в невестин возраст. Еще в прошлом году шмыгала туда-сюда по коридору, троечница, соплюха, с бесцветным хвостиком между остренькими лопатками, портфель с учебниками, гимнастический обруч, скакалка. А в этом году соплюха уже стала томно глазами поводить, краситься. Ножки, там, понимаете ли, образовались, грудки, сережки, кулончики. Повзрослела, коммунальное дитя… И что ни день по телефону ломающийся басок: «Здрасьте… Свету можно?»

– Дядь Миш! – крикнула Светка из-за двери. – Вас!

Он сел за стол и взял трубку.

– Да.

– Здорово, Миха, – сказал Димон. – Чего поделываешь?

– Здорово. Так, ничего особенного. Ты выход посчитал?

– Ну так! Неслабый получается выход. Процентов восемьдесят пять. Если шлам пустить по третьему кругу, то все девяносто процентов. Но это на аптекарских весах.

– Я взвешу на электронных, – сказал Дорохов. – В понедельник подвози продукт. Вечерком, часов в семь. Я пропуск выпишу. Взвесим точно.

– Ладно, я не за этим… Слушай, купец есть.

– Не понял.

– Купец есть, Миха. Я тоже время не терял. Серьезный человек, перспективный. Хочет встретиться.

– В смысле – клиент?

– Ну.

– Димон, это – твое, – сказал Дорохов. – Я свое дело сделал. А все остальное на тебе. Мы так договаривались.

– А все и будет на мне… Просто человек хочет уточнить детали.

– Зачем ему детали? Есть продукт. Хочет сделать анализ – пожалуйста. Дай ему на пробу. Какие еще детали?

– Послушай. У меня настоящий купец. Солидный человек. Работает с частными стоматологами. Это перспективно, понимаешь? Это не такой вариант, что человек один раз взял и отскочил. Это надолго вариант. Я ему сказал, что продукт высочайшей пробы, что мы готовы поставлять регулярно. Его все устраивает.

– И чего?

– Он солидный человек. Хочет убедиться, что у нас технология отлажена. Ему тоже не надо такого, чтобы один раз взять, а потом у нас что-нибудь не заладится.

– Не знаю… – недовольно сказал Дорохов. – Не впутывал бы ты меня, а? Димон, я сделал свою работу. А с клиентами – ты сам.

– Сам посуди – человек хочет убедиться, что ему предлагают продукт, не туфту. Ну поспрошает он тебя, что и как. Опишешь в общих чертах. Он уже завтра готов взять тридцать граммов.

– Зачем это надо? – сказал Дорохов. – Куда ты спешишь? Первый нормальный продукт… Надо взвесить на электронных, настоящий анализ сделать, может, даже спектральный анализ, я с Серафимом договорюсь.

– Тихо, тихо, не пыли! – тревожно сказал Димон. – Сдурел? При чем тут Серафим?

«Да, – подумал Дорохов. – Действительно, глупость…»

Что он скажет Серафиму? «Я тут золотишка добыл. Сделай-ка спектральный анализ, а потом все забудь»?

– Не обязательно через Симу, – сказал Дорохов. – У Сереги Еремина сделаю, в МИТХТ. Или у Свиридыча.

– Да не нужен спектральный анализ, – спокойно сказал Димон. – Это из пушки по воробьям. Не так делается. Я разговаривал с одним малым из Строгановки. Он ювелир. Эксперт, искусствовед, церковной утварью занимается. Оклады там, кадила, все такое… Валера Игошин, в соседнем подъезде живет. Он мне все объяснил. Нужен специальный пробный камень. Берется слиток, проводится по этому камню, получается цветообразующая полоса. По ней определяется проба.

– Вот как… Что ж мы раньше об этом не думали?

– Некогда было. Камень я достану, не вопрос. Но с купцом обязательно надо встретиться.

– Ну ладно… Надо так надо. Когда?

– Давай завтра. Без четверти три на «Тушинской», у первого вагона из центра.

С Еленой Даниловной Зубиной Дорохов созвонился в пятницу. Насколько можно было по телефону понять – симпатичный человек. Деловая, доброжелательная. Назначила ему на вторник, в пять часов. Ничего определенного не сказала, но велела приготовить окончательный вариант рукописи. Еще сказала, что если Дорохов будет править – чтобы правил разборчиво. Чтобы машинистке было понятно. «Чтобы машинистке…»! Елки зеленые, где-то сидит машинистка и ждет, чтобы Дорохов дал ей наконец «окончательный вариант рукописи»!