На Апеннинах хватает серебряных рудников, но совсем нет золотых. Золото на Востоке. В метрополии за меру золота дают двенадцать мер серебра. А в Провинции за меру золота дают лишь пять мер серебра. Менялы на храмовой площади продают серебряные сикли из расчета один к пяти. Куда потом девается это золото, вымененное на площади Храма? Его отвозят в метрополию. И там джбрим продают его за серебро, но уже из расчета один к двенадцати. После этого серебро плывет в Провинцию – для того, чтобы вновь быть обмененным на золото из расчета один к пяти. Как Вам нравится такой оборот? Мне достоверно известно, что две трети меняльных столов на храмовой площади принадлежат синедриональному казначейству. Так представьте теперь, какие денежные реки текут через храмовую площадь! Текут куда? Да к периша же, мой Бурр! Прямиком к периша! Это они держат в своих руках храмовую казну и казну Ерошолоймского магистрата. С тех пор как утвердилось это вопиющие соотношение – один к пяти в Провинции и один к двенадцати в метрополии – периша накапливают средства воистину гигантские. И тому уже не один десяток лет. Они вновь и вновь пускают сикли в оборот, и казна Храма прирастает, как пухнет квашня, как плодятся блохи, как поднимается река в половодье! А Провинция меж тем влачит нищенское существование. Земледельцы и цеховые союзы что ни год просят Синедрион о помощи, а им в том отказывают. Периша погрязли в спекуляциях, а Провинция живет скудно. Только римская решительность однажды помогла Ерошолойму не утонуть в дерьме (в буквальном смысле!) – наместник силой изъял средства из Ерошолоймской казны. Он конфисковал восемьсот тысяч динариев у периша, построил водопровод и канализацию. Так что бы Вы думали? Десятки доносов на самоуправство Вителлия настрочили в Сенат оскорбленные, обобранные, несчастные периша.

А каких огромных средств лишается Рим от этих спекуляций! Кстати, когда претор Луций Элий Грат пришел на заседание синедриональной комиссии, где допрашивали тех проповедников, что устроили драку, один из них крикнул претору: «Романец! Да скажи ты им, чтобы твоему цезарю вернули цезарево!». Каково, Бурр? Галилеяне пекутся о выгоде Рима! Сектанты Провинции требуют соблюдения интересов метрополии!

Теперь понимаете, почему проповедники избивали менял на храмовой площади? Они возмущены тем, что в Провинции нищета соседствует с немыслимым обогащением периша. А иные периша поддерживают зелотов. Зелоты убивают римских граждан, они грабят горожан и разоряют земледельцев поборами. Тем временем спекулятивные капиталы периша преумножаются меняльными столами на храмовой площади. А драчливые проповедники желали бы направить денежный поток, питающийся золото-серебрянной спекуляцией кохенов, туда, где деньги послужат благу Провинции – на строительство портов и водопроводов, на субсидии земледельцам, на поддержку вольноотпущенников, на ремонт дорог и учреждение новых Schola.

Вот так-то, Бурр. И никакого вам «благочестивого гнева». Одно лишь радение о своей стране. Иным сенаторам хорошо бы поучиться у тех проповедников.

Эти сектанты устроили погром на площади Храма и тем дали понять первочередным кохенам, что не намерены больше терпеть бесполезную для народа спекуляцию.

Жду Вашего следующего отчета, мой друг. И не посылайте мне больше романтических историй, умоляю…»

…спал, и он плыл на корабле. Он крепко спал, и его плавно покачивало на волнах. Корабль шел вдоль желтых скал, на галечный берег накатывали пенные гребни, поверх скал высились, как зеленые колоссы, огромные сосны с длинными иглами и красноватыми стволами, и ветер доносил волнующий запах цветов. Покой и нега были в нем и вокруг него. Теплая, гладкая палуба медленно кренилась под босыми подошвами – в одну сторону, потом в другую. Натягиваясь под ветром, похлопывал парус, взмывали и падали к лазурной переливающейся воде крикливые чайки. Откуда-то из немыслимой дали стал доноситься мерный глухой грохот, как будто Симплегады врезались одной скальной стеной в другую. Грохот нарастал, он стал резче и чаще, он превратился в оглушающий частый стук…

– Малук! Ну что же ты, Малук!.. Просыпайся!

Он задергался, застонал и рывком сел, путаясь в покрывале. Ида отшатнулась – он едва не ударил ее головой в лицо.

– Что?! Почему… Что стряслось? – сипло сказал Севела.

Он ошалело посмотрел на Иду и провел рукой по лицу.

Кто-то громко и часто колотил в калитку.

– За тобой пришли, Малук, – испуганно сказала Ида. – Тебя вызывают на службу. Выгляни к ним, не то они перебудят всю улицу.

– Адона капитана требуют в присутствие! – раздалось с улицы.

Севела встал, растворил оконную створку и крикнул:

– Перестань стучать, идиот! Я проснулся! Не стучи больше, кишки твои на изгородь!

– Адона капитана спешно зовут в присутствие, – осторожно сказали из темноты. – Прошу извинения, адон капитан. Но майор велел вам быть поскорее.

– Иду, – громко сказал Севела невидимому посыльному. – Замолчи и жди. И не смей больше стучать, не то руки пообрываю!

– Я уже давно тебя тормошу, – обиженно сказала Ида.

– Ложись, – Севела поднял с пола калиги. – Если меня ушлют по службе, я дам знать.

Бесовка недовольно сверкнула глазами и забралась под покрывало. Севела спустился на первый этаж, надел тунику, завязал ремешки калиг и вышел во дворик. Посыльный за калиткой угомонился и больше не колотил. Севела поднял полу туники, помочился и вышел за калитку.

Там стоял молодой Зокир. Парень ковырял в носу и сонно моргал.

– Ты? – удивленно сказал Севела. – Опять брата заменяешь? Чего колотишь, как полоумный?

– Адон майор велел сей миг вас разбудить, адон капитан, – боязливо сказал стражник. – Я уж и тише стучал, и камешки бросал в ставни. Не просыпались вы.

Севела посмотрел на олуха и подумал, что парень все выполняет, как велели, и незачем ему выговоривать. Велели быстро разбудить капитана – он и разбудил. А беречь сон квартала ему никто не велел. Стоит взмокший, бежал сюда во все закорки. И спать, поди, хочет – глаза мутные… Старательный парень.

– Ну хорошо, – мирно сказал Севела. – Хвалю. Скажу Натану, чтоб отметил тебя. Пойдем, стражник.

Он хлопнул парня по плечу и двинулся по улице.

– Что стряслось – знаешь? – поинтересовался он, когда отошли от дома.

– Так все знают в присутствии… – пробормотал парень из-за спины Севелы. – Тому два часа, как повозка приехала…

– Какая повозка? Что ты там бормочешь? – сказал Севела через плечо. – Почему в резидентуру меня зовут посреди ночи?

– Так оно ж, адон… – растерянно сказал молодой Зокир, торопливо поравнялся с Севелой и, вытянув шею, искоса поглядел. – Так повозка же… А он, стало быть, в повозке лежал. Как положили его на плащ во дворе, так майор пошел в кабинет к себе, лица на нем не стало… После его превосходительство Светоний прибыли и тоже к майору поднялись. А майор затем вышел, и сказал: живо, говорит, за капитаном Малуком. Разбуди, говорит, и сей же миг пусть проследует в присутствие.