Яцкевич умирал тяжело. В детстве ему приснился сон, который дал полное представление о смерти. Мальчик, не понимая, что видел смерть, чувствовал, как умирает. Лишь спустя годы он понял, что ставший плотным воздух, застрявший в горле, и невозможность дышать и есть сама смерть.

Теперь все так и было.

Белоногову показалось, что глаза умирающего ожили, в них проявилась осмысленность. В груди хозяина квартиры зародилось беспокойство, он уже требовательно повторил вопрос:

– Говорил, да? Кому? – И сорвался на крик: – Отвечай!

Яцкевич сделал несколько судорожных глотательных движений, в горле клокотала подступившая кровь. Невероятными усилиями он выдавил из себя одно только слово. И торопился, боясь, что не успеет, сказать второе, более важное.

– Вася? – переспросил Сергей.

У Яцека не было возможности подтвердить, он с трудом опустил веки и снова поднял их.

– Кто он такой? Твой приятель? Как его фамилия?

Ствол пистолета снова уперся в рану. Сергей отчаянно пытался возвратить умирающего к жизни, хотя бы на несколько секунд, чтобы услышать еще одно слово.

– Как его фамилия? – опять прикрикнул он, впившись глазами в партнера.

И Андрей сделал последнее в этой жизни, вытолкнув в лицо Бельчонка длинное слово.

Белоногов нахмурился и покачал головой: вряд ли существует такая фамилия, скорее всего, это кличка. Он не сомневался, что Яцек говорит правду, подступившая смерть сделала его безвольным. Он продолжал смотреть на Яцкевича и с удивлением увидел, как дрогнули губы Андрея – будто в улыбке.

Андрей действительно улыбался. Но улыбка быстро сошла с его губ. Он стал быстро замерзать, уже знал, что больше не вздохнет, и воздух, ставший вдруг тяжелым, осел в легких и надавил с невыносимой силой, тело постепенно деревенело, судорогой свело ноги, затем резко отпустило – ноги дернулись. Словно вода, тяжело вышел изо рта воздух, а по телу зябко прошла дрожь.

Яцек умер.

Покой и сон...

Валентине казалось, эти слова она слышит постоянно. Даже во сне, который ей настойчиво рекомендуют. Она проваливалась в чернеющую пустоту и напряженно вслушивалась. Кроме чьих-то глухих шагов да редких протяжных стонов, она пыталась различить другие звуки. Порой ей это удавалось. И тогда заботливый, мягкий голос словно приближался к ней, звучал над самой головой:

"Еще чуть вниз...

Тихо-тихо, осторожно опускай...

Придерживай за спину...

Так-так, хорошо..."

И ей тоже становилось хорошо. Перед глазами начинали кружиться разноцветные шары, она поднималась к ним, присоединялась к веселому хороводу, чувствуя себя невесомой. В этом неописуемо красивом танце она уносилась все дальше, туда, где мрак постепенно рассеивался...

Потом красочные видения пропадали, вместо них перед глазами тяжело нависал серый потолок, сбоку давил бледный свет из окна.

Покой и сон...

Покой ей снился. Сон был искусственным. Красочность была – следствие обезболивающего укола.

Она боялась своих провалов в памяти. Похожие на бездонные омуты, они манили ее. Часть их она уже прошла. Как в ролевой компьютерной игре, на нее надвигалась освещенная ночником стена, дверь, за которой открывался полумрак зала, рука, зажигающая свет в прихожей. И все это происходило при полнейшей тишине. Лишь у входной двери она слышит свой голос: "Кто там?" Потом на нее наваливается искривленное дверным "глазком" чье-то лицо. Чье-то, несомненно, знакомое лицо.

Маргелов неуклюже, совершенно необязательно пытался массировать ей виски, ловил себя на мысли, что выдавливает из больной забытые ею мысли. Мысли, которые очень помогли бы следствию. В своих манипуляциях он добрался до затылка Валентины, до ее лба и изредка, делая паузы, задавал ей вопросы.

– Валя, ты точно помнишь, что сама сняла дверную цепочку?

Ширяева утвердительно, едва заметно кивнула. Этот вопрос Василий задавал несколько раз. Она и дверь убийцам сама открыла.

– Зачем?

Этого она не могла вспомнить.

А Василий, хоть и морщился от такого предположения, находил причину в пустой бутылке из-под водки, обнаруженной им на кухне судьи. Понять Валентину, снявшую сильнейший стресс таким вот проверенным народным способом, можно. Отсюда и провалы в памяти, которые усугубились удушьем.

Маргелов, забрав судью из офиса Курлычкина и проводив домой, совершил ошибку. Ведь Ширяева при нем отправлялась на переговоры с этим подонком, и сумка висела у нее через плечо. А дверь своей квартиры открыла ключами, которые ей дал Грачевский. Как он, следователь, сразу не сообразил, что сумку она оставила в офисе "киевлян"?! А потом он, по просьбе Ширяевой направляясь в Марево, даже проехал мимо автосалона. Спешил, идиот, погасить деревенский конфликт. Вот убийцы и воспользовались подарком, открыли дверь родным ключом. А сумку, разумеется, оставили в квартире. Следователь видел ее в прихожей, когда примчался среди ночи по звонку Грачевского.

Все так, если бы не уверенность Валентины, утверждающей, что дверь она открыла сама.

– Может, ты до этого кому-нибудь открывала и заснула? – продолжал допытываться Маргелов. – Грачевский приходил к тебе вечером?

– Нет. – Она говорила тихо, с трудом, часто делая глотательные движения и мучительно морщась. – Мы выпили, и он ушел. Хотя нет, открывала.

"Слава богу!" – обрадовался было следователь версии с ключами.

– Я открывала, когда мимо проходил Коля Михайлов.

– Когда это было? – насторожился Маргелов.

– До того, как пришел Володя с бутылкой.

– Тьфу!

И он снова находил причину в треклятой пустой бутылке. Плохо соображая, она сняла цепочку, открыла дверь. А как же ключи? – нервничал следователь. Что, убийцы открыли замок, но, напоровшись на цепочку, решили постучать? Ерунда какая-то!

Было еще одно объяснение, маловероятное: Валентина открыла дверь человеку, которого хорошо знала. Выходит, гостей было трое? Кто же этот третий? Им мог быть Грачевский, Николай Михайлов. Кто еще? Слесарь по имени Костя? А что, неплохой вариант. Убийцы однажды воспользовались его "услугой". Однако повторная услуга оказалась бы для Кости последней. Но тот живой, слесарит понемногу в своей душной каморке.

– Валя, – Маргелов взял женщину за руку, избегая смотреть на ее опухшую, с синими пятнами шею, – вот ты услышала стук, так?

– Не помню. Знаю, что шла открывать.

– Ладно, ты шла. Но должна же была спросить, кто там, услышать знакомый голос и только после этого открыть дверь. Ты и в "глазок" посмотрела, – в утвердительной форме настаивал Василий. – Ну, кого ты там увидела?

Снова отрицательный жест – медленно, вместе с плечами качнулась в сторону голова Ширяевой.