в празднично-случайно-воскресное, но от этого не потеряет своей сути. Родное дитё, неважно, сколько ему лет шесть, шестнадцать, тридцать шесть или шестьдесят шесть — всегда, и во все времена останется для матери тем самым маленьким, нуждающимся в уходе и защите ребёнком. На протяжении всей жизни, ребёнок не раз произнесёт слово мама, и не от того что ему так хочется, а только потому, что с ним всегда рядом надежда, подаренная с любовью матери в детстве. Оно заменит радость воспоминания первого поцелуя или влюбленности, оно даст ему силу, когда слёзы горя и печали, будут градом стекать по щекам. Оно вселит в душу смертельно больного человека, последнюю надежду на царстве небесное, оно подарит жизнь, только что родившемуся человечику, и оно же даст весомый повод дальше жить его матери. Оно, тысяча и тысяча раз будет слетать с уст каждого живого, не взирая на возраст, на пол, на социальный статус и положение в обществе, не смотря ни на что, оно проживёт с человеком всю его жизнь, чтобы затем, там где нет времени, а есть лишь вечность — и дальше вести его как путеводная звезда забвения, смиренности и покоя. Короткое, всего четыре буквы, но очень весомое, объёмное по смыслу и глубокое по осознанию, оно нужно каждому живому, особенно в младенчестве и детском возрасте, ведь впитывая с молоком матери её любовь, теплоту, защиту, надежду, боль и радость — ребёнок получает знания, где главным всегда будет то, что у него есть мама!

Огромное количество детей, увы никогда не увидят свою мать и отца, они даже не узнают как её звали, где она жила, чем занималась. Слово мама для них навеки останется тёмной, недосягаемой, неизведанной планетой, до которой нет возможности долететь. Повзрослев, такие люди запрут это слово в самой дальней и тёмной комнате своего разума, чтобы никогда не возвращаться к нему, потому что вместе с ним наружу выльется ужасная боль, уныние и разочарование.

Куда больнее произносить слово мама тем, у кого она всё же есть, но на самом деле её нет. Запись в свидетельстве о рождении напротив пункта мать, пара неудавшихся, чёрно-белых, старых фотографий где она держит младенца на ступенях родильного дома, и…пожалуй всё. Зная, что у него есть мама, ребёнок лелеет надежду увидеть её, броситься к ней в объятия, прижаться всем телом, уловить запах её духов, грустить и радоваться вместе с ней. Он жаждет всей своей юной душой услышать её голос в толпе, увидеть её взгляд в темноте, он готов пожертвовать всем, что только у него есть — своей любимой игрушкой, и несколькими старыми монетами из фарфоровой копилки, ради — протянутой, тёплой, нежной, дающей уверенность и радость материнской руки. Проживая день за днём в суматохе однотипных будней, ребёнок теряет силы ждать, надеяться и верить, беспощадное время безжалостно, оно не делает исключений, забирая всё и сразу не дав взамен абсолютно ничего, таким как он. Переступая черту разделяющую беззаботно-счастливое детство и грядущую юность, он теряет смысл слова мама, приобретая взамен, новое до боли неизведанное чувство боли. Превозмогая телесную и физическую боль, он прячет в себе душевную боль, и она просуществует вместе с ним до последнего вздоха, накапливаясь и набираясь сил, оно займет всё безграничное пространство в душе, оттесняя во мрак любовь, веру и надежду. Единственное что могло бы унять и излечить такую боль, безвозвратно отсталость там, за горизонтом давно ушедших в небытие дней, когда он ещё будучи несмышлёным карапузом, сжимая до слёз плюшевого зайца ожидал возле распахнутой двери, что вот-вот скоро появиться мама.

Ожидание Саши становилось невыносимым и мучительным от того, что она видела отца, дедушку и бабушку, а значит в априори, обязательно должна быть и мама. Отец чувствовал страдание дочери, он видел как мокреют её глаза, а при каждом движении и шорохе она вздрагивает и резко оборачивается в надежде увидеть её. Понимая, что безвыходных ситуаций нет, Евгений как ни старался, всё же не смог отыскать иного выхода, как лгать. Обманывая шестилетнего ребёнка, он прежде всего обманывал себя, ложь какой бы сладкой и необходимой не была, всегда останется ложью, а значит рано или поздно придётся познать горечь правды.

— Папа, а ты вылечишь маму, ты ведь доктор?-

— Я врач Сашуля, а у мамы тонкое редкое заболевание, что ей нужен другой врач.-

— Она, она умрёт?-

Женя встревоженно посмотрел на дочь. Её глаза блестели от слёз, а лицо наливалось грустью.

— Нет, конечно но же нет! Маме нужно время чтобы вылечиться, она молодая и времени у неё много. Не грусти и не плачь. Ого Сашуль, у тебя в ушах серёжки? — Только сейчас он увидел, что с края съехавшей на бок шапки, в мочке уха блестит белый металл.

— Да, бабушка купила мне серёжки, а её знакомая проколола уши. Бабушка сказала, что они не настоящие, она насобирает денег и купит самые настоящие!-

— Ты хотела сказать золотые?-

— Ну да, золотые!-

— Бабушка молодец, а как проживает дед?-

— Он часто болеет, а один раз его даже забрали в больницу, а потом он с палочкой стал ходить и говорить как-то непонятно. Папуля, а ты сможешь вылечить деда? Он уже старенький, не такой как мама, помоги ему. — Детская забота проявилась в действии, она просила помочь тому кого любит и кем дорожит.

— Дедушке? Конечно Сашуля, помогу обязательно! Скоро мы с тобой заберём его, отвезём в больницу, и вылечим. Согласна?-

— Да папуля, а может в твою больницу?-

— Да хоть и в мою! — Женя врал, понимая что этому никогда не сбыться. Ложь выплывет наружу обязательно, пусть не сейчас позже, через несколько лет, когда Саша подрастаёт. А сейчас он хотел только одного, не видеть детских слёз на красном от мороза лице.

— Ой, Сашуля опять снег пошёл! — Он поймал большую и пушистую снежинку плавно падающую с неба.

— Может ещё в снежки поиграем? — Прищурив один глаз Саша с хитрецой посмотрела на отца.

— Ну только совсем чуть-чуть, а потом обедать!-

— Хорошо папуля! — Саша уже лепила снежки и складывала их горкой у своих ног.

Вместе с Женей и Сашей улыбалась стоявшая возле окна Плотникова. Вспоминая своего погибшего внука и зятя, Татьяна Фёдоровна не пыталась сдержать слёзы, как не старайся не получится. Память часто заставляет нас вспоминать о былом, о прошлом, что уже не вернёшь, о тех, кого рядом с нами нет, и она же заставляет нас, живых отдавать дань уважения и любви, оплакивая мёртвых. Татьяна Фёдоровна плакала как мать,