внезапно, без причины.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,

Мой хрип порой похожим был на вой, —

И я немел от боли и бессилья,

И лишь шептал: «Спасибо, что — живой».

Я суеверен был, искал приметы,

Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда…

Я даже прорывался в кабинеты

И зарекался: «Больше — никогда!»

Вокруг меня кликуши голосили:

«В Париж мотает, словно мы — в Тюмень, —

Пора такого выгнать из России!

Давно пора, — видать, начальству лень!»

Судачили про дачу и зарплату:

Мол, денег — прорва, по ночам кую.

Я всё отдам — берите без доплаты

Трехкомнатную камеру мою.

И мне давали добрые советы,

Чуть свысока похлопав по плечу,

Мои друзья — известные поэты:

«Не стоит рифмовать «кричу — торчу».

И лопнула во мне терпенья жила —

И я со смертью перешел на «ты», —

Она давно возле меня кружила,

Побаивалась только хрипоты.

Я от суда скрываться не намерен,

Коль призовут — отвечу на вопрос.

Я до секунд всю жизнь свою измерил —

И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято, —

Я понял это все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята, —

Мне выбора, по счастью, не дано.

<1979 или 1980>

* * *

А мы живем в мертвящей пустоте —

Попробуй надави — так брызнет гноем, —

И страх мертвящий заглушаем воем —

И те, что первые, и люди, что в хвосте.

И обязательные жертвоприношенья,

Отцами нашими воспетые не раз,

Печать поставили на наше поколенье —

Лишили разума и памяти и глаз.

<1979 или 1980>

* * *

По речке плавал честный грека

И утонул, а может — рак настиг.

При греке заложили человека —

И грека заложил за воротник.

В нем добрая заложена основа —

Он оттого и начал поддавать, —

«Закладывать» — обычнейшее слово,

А в то же время значит — «предавать».

Или еще пример такого рода:

Из-за происхождения взлетел, —

Он вышел из глубинки, из народа,

И возвращаться очень не хотел.

Глотал упреки и зевал от скуки.

Что оторвался от народа — знал, —

Но «оторвался» — это по науке,

А по жаргону это — «убежал».

<Между 1970 и 1980>

* * *

Общаюсь с тишиной я,

Боюсь глаза поднять.

Про самое смешное

Стараюсь вспоминать.

Врачи чуть-чуть поахали:

«Как? Залпом? Восемьсот?..»

От смеха ли, от страха ли —

Всего меня трясет.

Теперь я — капля в море,

Я — кадр в немом кино.

И двери на запоре —

А все-таки смешно.

Воспоминанья кружатся.

Как комариный рой,

А мне смешно до ужаса:

Мой ужас — геморрой.

Виденья всё теснее —

Страшат величиной:

То с нею я — то с нею, —

Смешно, иначе — ной!

Не сплю — здоровье бычее,

Витаю там и тут.

Смеюсь до неприличия,

И ищу — сейчас войдут…

Халат закончил опись

И взвился — бел, крылат.

«Да что же вы смеетесь?» —

Спросил меня халат.

Но ухмыляюсь грязно я

И — с маху на кровать.

Природа смеха — разная, —

Мою вам не понять.

Жизнь — алфавит: я где-то

Уже в «це-че-ше-ще», —

Уйду я в это лето

В малиновом плаще.

Но придержусь рукою я

В конце за букву «я» —

<Еще> побеспокою я! —

Сжимаю руку я.

Со мной смеются складки

В малиновом плаще.

С покойных взятки гладки, —

Смеялся я — вообще.

Смешно мне в голом виде лить

На голого ушат, —

А если вы обиделись—

То я не виноват.

Палата — не помеха.

Похмелье — ерунда, —

И было мне до смеха —

Везде, на всё, всегда!

Часы тихонько тикали —

Сюсюкали: сю-сю…

Вы — втихаря хихикали,

А я — давно вовсю!

1980

Две просьбы

М. Шемякину — другу и брату — посвящен сей полужспромт

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я

Гоню их прочь, стеная и браня.

Но вместо них я вижу виночерпия —

Он шепчет: «Выход есть. К исходу дня —

Вина! И прекратится толкотня.

Виденья схлынут, сердце и предсердие

Отпустит, и расплавится броня!»

Я — снова я, и вы теперь мне верьте, — я

Немногого прошу взамен бессмертия —

Широкий тракт, холст, друга да коня;

Прошу покорно, голову склоня,

Побойтесь Бога, если не меня, —

Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

Чту Фауста ли, Дориана Грея ли.

Но чтобы душу — дьяволу, — ни-ни!

Зачем цыганки мне гадать затеяли?

День смерти уточнили мне они…

Ты эту дату, Боже, сохрани, —

Не отмечай в своем календаре или

В последний миг возьми и измени,

Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли

И чтобы агнцы жалобно не блеяли,

Чтоб люди