Копия верна:

Председатель суда (А. Лапина)

Секретарь (Шумилова)

Гербовая печать» (т. 5, л. 165).

Таким образом, мы стали свидетелями постепенного освобождения преступника от назначенного ему срока наказания путем поэтапного его снижения – шаг за шагом, шаг за шагом… Кроме того, все это делалось без афиширования, скрытно от общества. Даже мы, родственники, ничего об этом не знали и не узнали бы, не задайся я целью изучить материалы уголовного дела, с которыми стал знакомиться в 1990 году, спустя почти четверть века после гибели Инги и суда над Ворониным. А так бы мы продолжали все считать, что правосудие над убийцей более-менее состоялось. Я удивляюсь еще, как этот пергаментный листочек, точнее сказать, листочек папиросной бумаги, на котором был напечатан вторым или третьим экземпляром вышеприведенный мною текст судебного определения и который с трудом можно было разглядеть даже вполне зрячими глазами, еще сохранился в деле. Ведь он мог бы, чего доброго, и затеряться. Тем более что это была последняя страничка в пятом, завершающем томе. Вполне понятно, что его переслали в Мосгорсуд после 1972 года, когда с Воронина полностью были сняты все ограничения и он уже мог не работать в этой строительной организации. В противном случае и этой бы бумажки не было. Интересно также было бы узнать: а о досрочном освобождении Воронина из-под стражи и от отбытия наказания в 1968 году были извещены центральные судебные органы, прокуратура СССР или нет? И вообще, каков тут порядок – возможно ли было такое освобождение уже менее чем через два года? И есть ли какой-то контроль за сроком отбытия наказания подобных преступников? Если мне скажут, что есть, то, значит, все эти инстанции были согласны с таким решением – освободить убийцу уже через два года и, возможно, даже способствовали этому!

Итак, как уже отмечалось, шаг за шагом постепенно снижалось наказание Воронину, пока не завершилось его освобождением от отбытия наказания уже через два года, а затем и вовсе снятием каких бы то ни было ограничений. Даже самый наивный человек поймет, что это случилось не само по себе и не потому, что он стал замечательным работником. Заинтересованными лицами активно искались пути освобождения Воронина, которые в конце концов и были найдены. На мой взгляд, один из таких путей нащупался еще на следствии, когда была выбрана ошибочная, на мой взгляд, концепция в трактовке совершенного преступления. С самого начала, с заменой статьи 102, которую убийца заслуживал, на 103-ю нашлась спасительная для него «соломинка» – ревность. Этот, как мне кажется, не сам собой возникший ход давал возможность переместить акцент на прошлую жизнь погибшей, на чем и сконцентрировал свое внимание сле дователь. Преуменьшение спортивных достижений одной и преувеличение скромных успехов другого уже наглядно убеждают в этом. Следователь не обратил внимания на важнейшие детали в «истории» с ножом и ножнами, затем уделил сверхбольшое внимание вопросу о договоренности супругов о разводе накануне Нового года – была ли она у них или не была? Что само по себе не имело главенствующего значения, поскольку на протяжении долгих лет Инга жила в условиях террора, который ей устроил муж, и уход от него должен был быть расценен следователем как логически верный шаг с ее стороны, а отнюдь не как оправдывающая причина для совершения Ворониным преступления. Следователь дал возможность ему лгать на протяжении всего предварительного следствия и даже включил его лживые высказывания в обвинительное заключение, выдавая их за факты. Спася его от 102-й статьи, он дал ему хорошую лазейку – ревность, которую тот вместе со своим адвокатом тут же примерил к «внезапно возникшему сильному душевному волнению», прямиком направлявшемуся к «облегченной» 104-й статье.

Потом Верховный суд РСФСР «сказал свое слово», в документе которого появляется ремарка, что мы, свидетели, Анна Михайловна и я, вообще не видели, как был нанесен удар ножом! Я представляю, как в отсутствие всех нас там старался Гольштерн, человек без совести и чести, и что он там мог наговорить! Недаром ведь прокурор в Мосгорсуде просил суд вынести ему частное определение за нетактичные выражения в адрес погибшей. Но как бы там ни было, а такая «замечательная возможность», что мы не видели, как он [Воронин] нанес удар ножом, тоже, по-видимому, сыграла свою немаловажную роль в отмене для Воронина тюрьмы. Я уже не говорю о том вранье, которое себе позволил Гольштерн в своей кассационной жалобе, приводя не факты, а артефакты и вводя в заблуждение суд; я также могу предположить, что он мог сказать на самом заседании – в отсутствие всех нас, свидетелей! Наказание было снижено. А добиться в скором времени и полного освобождения от отбытия наказания, как я представляю, стало всего лишь «делом техники». И вот Воронин на свободе – по существу, через два года после заключения под стражу!

Ничтожный человек, изворотливый, лживый, снедаемый завистью, ненавидящий за то, что с ним, пьяницей и дебоширом, не захотели больше иметь дела, продуманно и расчетливо совершил убийство хорошего человека, не повинного ни в одной из претензий, которые он предъявлял к ней в своих показаниях. Можно себе представить, за кого он себя выдавал там, если здесь, в Москве, никого не стесняясь, на виду у всех, врал безбожно. Там, вероятно, он выдавал себя за самого выдающегося спортсмена «всех времен и народов», зная, что никто ничего проверять не будет.

Воронин нагло врал. Ингины достижения он умышленно снижал. «После длительного перерыва, – например, сообщал он, – Инга вновь выезжает за границу». Это он о 1962 годе говорил. В то время как никакого длительного перерыва не было. Всего лишь она не участвовала в чемпионате мира в 1960 году. Достаточно взять справочник по конькобежному спорту и удостовериться в этом. То же самое и в отношении его достижений – он «чемпион Европы» и т. п. Эта ложь также легко опровергается.

Ее достижения и свои скромные успехи он ставил на один уровень: «Я в то время выступал успешно». На самом деле в многоборье на чемпионатах мира (всего он в двух участвовал) у него был полный провал. Ингины же спортивные «неудачи в 1963–1964 годах», о которых он говорит, – это те достижения, которые ему могли присниться только в счастливом сне: дважды она занимала в многоборье там вторые места, привезя оттуда в совокупности пять серебряных и три бронзовые медали. И вообще, каким нужно быть бессовестным человеком, чтобы пойти на такие подтасовки! Я уж не говорю о многих других его «накрутках», которые он употребил в своих показаниях.

Что же после всего этого сказать? Может быть, только то, что закончилось это вранье, что он разоблачен и известен. Но какой ценой это разоблачение достигнуто!

А что же убийца? Он пытался показать себя правдивым, порядочным и честным. Но это ему не только не удалось, а, напротив, закрепило за ним еще больше – и навечно – имя убийцы. Теперь до конца своих дней он будет носить это «звание». Навсегда он войдет в историю как убийца замечательного человека и выдающейся спортсменки Инги Артамоновой (Ворониной). И все те, кто потрафлял ему, выискивая для него лазейки, чтобы ему поскорее освободиться, стали как бы его невольными соучастниками. Эту тяжелую его ношу, проклятую всеми, ему придется нести до самого последнего дня своей жизни. Он так старался остаться живым, так добивался скорого освобождения всеми правдами и неправдами, но не освободился от одного – звания убийцы. Он мечтал когда-то стать олимпийским чемпионом, чтобы увековечить свое имя, а вместо этого на веки вечные получил имя убийцы.