— Кто ты? — спросил он. Она взмахнула ресницами.

— Хочешь, зови меня Галит, хозяин. Я сирота, которая крутится как может, чтобы не становиться домохозяйкой или прислугой. Но я в вашем распоряжении. Прошу вас, расскажите мне о себе. Ваши рассказы будут для меня дороже денег.

Он сделал одолжение безо всякой охоты. Был он Ганнунгом, сыном Ивара, датчанином из Скандинавии. Знатного рода, на третьем десятке он уже успел попутешествовать на север, торгуя с финнами и на юг, во время германских походов империи. Там он и набрался латыни. Ссора дома привела к убийству, к разрыву помолвки и на три года объявлению его вне закона. Отец снабдил его кораблем, а сам он набрал друзей, чтобы те вместе с ним скоротали этот срок на западе. Проехав вдоль галльских берегов, они повернули в Британию, и думали перезимовать там в деревне английских лаэти на побережье. Скоро им там наскучило. Во время сухопутного путешествия в Лондиний разочарование укрепилось; он обнищал и к варварам настроен был враждебно. Но Ис, легендарный Ис, они наслушались о нем так много, что сразу решились на путешествие, невзирая на время года.

Казалось, Ганнунг не очень удручен своим положением. Более того, был доволен, что оказался в новой части света, вынюхивая всевозможные следы фортуны. Если бы дела у него и его людей пошли хорошо, то они смогли бы никогда больше не возвращаться в Скандинавию.

— Сильному человеку здесь наверняка открыто много дорог, — согласилась Дахут. — Пойдем посмотрим некоторые из них?

Весь этот день они бродили вместе. Будучи наблюдательной, вскоре она заметила, что интересовало его больше всего и вела именно в такие места. Совершенно не воспринимая чудеса архитектуры, — в особенности башни, на две из которых они взошли, — или товары, выставленные ювелирами и портными, — он тем не менее интересовался укреплениями, военными орудиями, гражданскими механизмами, рынками, рабочим основанием вещей. Он внимательно слушал ее рассказы об экспедициях за границу, торговле, битвах, открытиях, часто просил, чтобы она пояснила дважды там, где его подводила латынь. В то же время пока они бродили, Дахут старалась быть очаровательной, с анекдотами, шутками, и песнями.

Близился ранний вечер. Они отправились обратно в гостиницу.

— Вот видишь, — воскликнул он, — мы обошли больше, чем ты можешь рассказать. Войдем, поедим. Таких девушек, как ты, я никогда не встречал, Галит.

— О, не такая уж я необычная, — забормотала она. — Но в пивной я посидеть не смогу. — Встретив удивление в его глазах, добавила: — Придется снять накидку и плащ. Хозяин увидит, что я женщина. Вдруг он… узнает меня… и будет плохо.

Ганнунг не стал спрашивать, почему.

— Тогда пойдем ко мне в комнату, — предложил он, — я пошлю за едой.

— Мой капитан слишком добр. — Она держалась так, чтобы его тело всегда находилось между ней и еще кем-то.

В спальне, за чашами тушеного мяса и кружками эля они строили планы на завтра. Наконец Ганнунг со смешком кашлянул, пристально на нее посмотрел и сказал:

— Ты не сделала для меня одну вещь, Галит. Ты обещала найти мне женщину.

Окно наполнялось ночью. К противному животному зловонию свеч примешивалось тепло и близость жаровни.

— Час уже поздний, — притворно застенчиво ответила Дахут. — Девушки внизу наверняка уже в основном разобраны. Ты хочешь идти спотыкаться по улицам?

— А мне придется?

Вместо ответа она опустила глаза и руки на свой пояс, медленно его развязала. Он воскликнул и поднялся, рывком прижал ее к себе. Она подалась вперед, и та же искренность исходила от нее.

Первый раз он овладел ею не с буйной изобретательностью, как Томмалтах, не с благоговением, как Карса. Когда он снял с нее одежду и бросил на кровать, а сам бросился ей между бедер, у нее застучали зубы. Хотя он и не был груб, и в последующие разы, которые с ее поощрением быстро последовали один за другим, Дахут было хорошо. Она кричала, стонала и говорила, что он великолепен.

Наконец, они заснули. Когда за окном забрезжил серый рассвет, он поднялся, поискал кувшин для умывания, вернулся и начал ее ласкать. Она села.

— Теперь, любимый, ты должен узнать, кто я, — сказала она.

Он хлопал глазами.

— Ты Галит…

Она покачала головой и отвела спутанные косы от красного серпа.

— Ты это заметил?

— Да, шрам, но это не значит, что ты неискренна.

— Это знак Богини, Ганнунг. Этой ночью она избрала тебя следующим королем Иса.

II

Снег падал маленькими сухими хлопьями. Во время ходьбы Корентин видел, как стены и крыши исчезали в нескольких ярдах, затерянные во всеобъятной влажной серости. Воздух был почти теплый и пронзительно тихий, если не считать звука его сандалий по мостовой и неясного биения моря.

Будик находился в охране дворцовых ворот. Когда в поле зрения появился святой отец, он потерял военную выправку. Корентин остановился перед ним и пристально вгляделся из-под косматых бровей. Глаза Будика забегали туда-сюда, словно звери в западне.

— Последнее время мы на молитвах тебя не видели, — сказал Корентин.

— У меня были… проблемы, — пробормотал Будик.

— Можешь мне довериться?

— Н-не сейчас. Я молюсь. Поверьте, я молюсь.

— Перестань. Сын мой, ты находишься в большей опасности, чем на поле боя.

— Я не сделал ничего плохого! — яростно произнес Будик. — Я даже не видал… ну и близко не подходил к соблазнам многие дни. И меня к ним не тянуло.

— Он был как наседка, — сказал Гвентий, другой легионер, что при разговоре присутствовал.

— Оставьте меня в покое! — выкрикнул Будик. Плечи Корентина слегка обвисли. В словах мелькнула усталость.

— Хватит. Мне надо повидать короля.

— Откуда вы знаете, что он здесь? — изумился Гвентий. — Он так много ходит, восстанавливая силы, после того, как у него срослись кости.

— Знаю, — ответил Корентин. — Дай мне пройти.

Один из исанских моряков, говоривший на латыни, произнес с оттенком благоговения в голосе.

— Вы правы. Наверняка он вас примет. Высокий человек большими шагами прошел внутрь и направился вверх по лестнице. Слуга впустил его и взял припорошенную снегом пенулу. Посох он оставил, словно это был знак авторитета. Второй слуга поспешно вышел сообщить Грациллонию, который сразу пришел, произнося:

— Добро пожаловать. Рад тебя видеть, — помедлил, взглянул и добавил: — А может и нет.

— Нам надо поговорить наедине, — заявил епископ.

Грациллоний кивнул и повел его на второй этаж, где у него располагался зал совещания. Слуга принес лампу, осветить его мрак и вышел, закрывая за собой дверь.