Свиттерс уже не пел. Петь по-прежнему хотелось, сироп «Bay!» так и бурлил в нем – легкая тревога его лишь подстегнула, уровень помянутого сиропа в жизни не бывал выше, – но на продвижение кресла вперед затрачивалось столько усилий, что для песен дыхания уже не хватало. Со всех сторон его окружало необъятное безмолвие; нарушали тишину лишь его собственные прерывистые вдохи-выдохи, сухое потрескивание песка под колесами и шорох колючих трав о спицы – словно ведьма, музыкального слуха напрочь лишенная, пыталась играть на банджо.

То, что душевный подъем человека, по всей видимости, неразрывно связан с его либо ее освобождением от тяжкого бремени, психологи как-то упускают из виду (что и неудивительно, учитывая, что психологи вообще склонны избегать темы душевного подъема, вот разве что при описаниях симптоматичного поведения в маниакальной стадии МДСа), но приподнятое настроение Свиттерса можно объяснить главным образом тем фактом, что он… ну, выражение «встал на ноги» здесь, на самом деле, не вполне уместно, в прямом смысле – так уж точно, учитывая его вынужденное единение с коляской, но в целом он, безусловно, чувствовал себя вольготно – свободный как птица, не обремененный ни имуществом, ни обязанностями; на вольной воле в бескрайней, открытой всем ветрам земле, где он сознательно плыл против течения (в смысле разума, не природы), нарочно выбирал короткую соломинку, от души «забивал» на правило «безопасность прежде всего» (со всей определенностью это – одна из самых неромантических фраз во всем английском языке). Однако ж в голову здорово ударяло еще и то, что операция в Ираке прошла настолько «на ура».

Самая сложная часть миссии состояла в том, чтобы высадиться на Ионову Ривьеру. Как только Скитер вытащил-таки на берег резиновый плот и помог Свиттерсу взгромоздиться в кресло – задача мудреная и трудоемкая, учитывая прибой, скалы и неспособность Свиттерса выгрузиться самому или как-то в этом деле помочь, – далее все пошло как по маслу. Противогазы спрятали в развалинах старого каменного сарая, где хранились рыбачьи сети; там Скитер отдохнул малость, пока Свиттерс снимал с себя промокший насквозь полотняный костюм дрожжевого цвета и переодевался в сухой, темно-синий, в тонкую полосочку, двубортный – из тех, что в Турции встречаются на каждом шагу. Мужчины коротко переговорили, пожали друг другу руки (Свиттерсу показалось, что в пальцах Скитера он ощущает ток рвущейся на свободу музыки) и расстались: Скитеру предстояло, борясь с волнами, плыть обратно к яхте, Свиттерсу – тащиться четыре километра до городка Самандаги, где в бараках близ рынка он и обнаружил некоторое количество курдов.

Курды заслуживают места в «Книге рекордов Гиннесса» по меньшей мере в силу двух причин: во-первых, они – крупнейшее этническое меньшинство на земле, не имеющее родины, и, во-вторых, их обманывали и предавали больше иностранных держав, нежели любой другой народ в мировой истории. В силу одной этой последней причины Свиттерс полагал, что ему потребуется несколько дней, если не недель, на то, чтобы завоевать их доверие. В конце концов, Соединенные Штаты входят в число наций, что использовали их как пешки. Однако уже в первый же вечер, проведенный за куревом (дешевыми сигарами угощал Свиттерс), за выпивкой (арак – финиковую водку – поставили курды) и за беседой (о поэзии и философии, причем по-арабски) вокруг очага их предводителя, Свиттерс почувствовал, что вполне может им довериться, и те охотно согласились поучаствовать, в меру своих возможностей, в сей гуманитарной эскападе.

На границе Ирака с Турцией в том, что касалось курдов, было весьма и весьма неспокойно, там кишмя кишели турецкие войска, так что Свиттерс решил, что разумнее всего пробираться через Сирию. Его новые друзья с ним согласились. Если он оплатит бензин, парочка неугомонных юнцов из их числа перевезут его вместе с противогазами (тридцать штук они запросили для себя, при том, что жили далеко от находящегося под угрозой региона) через юго-восточную Турцию в одном из своих старых и раздолбанных грузовиков «мерседес». А где-нибудь под Нусайбином они свяжут его с сирийскими курдами, которые помогут перебраться в Сирию. Так все и вышло.

Вторая курдская группировка – красочно-яркая, под стать карнавальным акробатам в своих широченных шароварах, вышитых рубахах и размером со скатерть покрывалах, – провезла его вдоль северо-восточного выступа Сирии на верблюдах. Раскачиваясь из стороны в сторону на спине одной из этих плюющихся, поскуливающих, брыкающихся скотин с отвисшей губой, Свиттерс наконец звякнул Маэстре. Он опасался писать ей по электронной почте, с тех пор, как, о чем свидетельствовал шпик, провожавший его в Сиэтле, контора расположилась на пикник в его компьютере, и в силу бог весть каких причин – Свиттерс от души надеялся, что всему виной – типичная для нее раздражительность, – к телефону она не подходила. Пытаясь отвлечься от дискомфортной скачки, равно как и успокоиться насчет бабушки, Свиттерс набрал по своему спутниковому телефону номер особняка в округе Магнолия еще один-единственный раз – и едва не вздрогнул, когда трубку сняли и недовольный голос рявкнул:

– Чего надо? И чтоб мне без глупостей.

– Маэстра, а тебе говорил кто-нибудь, что у тебя характер верблюда?

– Еще бы нет, так что даже не пытайся подоить меня или поездить на моем горбу. Ты где, парень?

– А ты знаешь, что верблюжий горб – это всего-навсего комок жировых отложений?

– В самом деле? Ну, значит, то же самое, что женская грудь.

– О нет, здесь ты глубоко ошибаешься. Женская грудь… о, женская грудь – это луна в миниатюре. И сделана она из лунной пастилы, теплого снега и меда.

– Хе! Романтик придурочный. Так ты где там?

Уточнять Свиттерс не рискнул, но Маэстра в общих чертах просекла, что он – в стране верблюдов, и, что еще важнее, он в общих чертах просек, что Маэстра вполне оправилась от своего сердечного приступа. Более того, собирается слетать в Нью-Йорк, чтобы лично проследить за ходом аукциона на Матисса в конце июня. Дескать, она должна быть уверена, что эти тюфяки из Сотби ее не объегорят.

Так что в Ирак он пробрался с изрядно полегчавшим сердцем – в страну, где лишиться головы столь же просто, сколь и съесть скверно приготовленный обед. По счастью, второе он выдержал, а первого – избежал. В разрушенном горном поселении к юго-западу от Дохука он передал противогазы (минус сто штук, перешедших в распоряжение его последнего эскорта) до слез благодарному мэру, число избирателей которого не так давно заметно поредело по причине нервного газа, обрушенного на них теми самыми багдадскими властями, что обещали им самоуправление аж в 1970 году. В тот же вечер мэр устроил праздник в честь гостя, с жаренными на вертеле барашками, кальянами на ковриках и танцем живота на балконе. Поскольку эти курды куда строже соблюдали заповеди Магомета, нежели изолированная группка в Самандаги, вечеринка оказалась безалкогольная – что Свиттерса вполне устраивало, поскольку его желудочно-кишечный тракт воспринял арак как этакую горючую смесь под стать писко и поскольку воздержанность могла оказаться хорошим помощником при поспешном бегстве.

Отлично зная, что у Багдада в городе, конечно же, есть осведомители (на празднике будет как минимум двое-трое), каковые, не теряя времени, сообщат о его присутствии в ближайший военный гарнизон, Свиттерс в самом начале торжеств отпросился выйти, но вместо того, чтобы посетить уборную, как явствовало из его слов, сбегал в отведенную ему комнатку и забрал свои вещи. А затем выкатился через заднюю дверь, прогрохотал через прилегающий внутренний двор, где тут и там попадались либо камни, либо ослики на привязи (музыка для танцев живота заглушала перестук колес), и через калитку – в темный переулок. Район был пуст, как банк крови в Трансильвании – почти все его население отправилось на праздник, – но перед штабом ПСК в одном квартале дальше по улице он обнаружил закаленного в боях старика-милиционера – тот отдыхал, прислонившись к капоту чешской вариации джипа. Охранник по-арабски говорил плохо, а Свиттерсов запас турецких слов сводился, по сути дела, к dolyolu. Что до курдского – даже название для этого глубоко почитаемого отверстия отсутствовало в его вокабулярии (Свиттерс надеялся, что это поправимо); однако каким-то образом до солдата удалось донести мысль о том, что ему, Свиттерсу, желательно доехать до сирийской границы в сотне миль от городка. Просьба его упрямо отклонялась снова и снова, даже когда Свиттерс потряс перед носом охранника пачкой немецких марок, выданных ему По на случай непредвиденных расходов (оставшаяся часть платы, около девяти тысяч долларов, плюс стоимость авиабилета были переведены на его счет в банке Сиэтла). Так что в первый и единственный раз за всю операцию Свиттерс извлек пистолет. Он со зловещим щелчком взвел курок и ткнул дулом прямо под охранниково ложное бедро.