сильно, буквально не выходишь из головы. Давай зайдем внутрь, ладно? — его холодные руки пробираются под свитер и гладят голую поясницу. — Просто поговорим, обещаю. Мне так много нужно тебе сказать!

Просьба ставит в тупик, смесь из ужаса, слабости и азарта мешает вдохнуть. Парень напился и слишком торопит события, но я к нему несправедлива: мы через многое вместе прошли, и он еще ни разу не подвел. Этот придурок Глеб чуть было не перетянул на себя все внимание, заронил зерно сомнения и вселил какие-то дурацкие надежды. Но он решил все прекратить, и теперь его нет в моей жизни. А Артем — рядом. Таскается за мной как привязанный, ловит каждое слово и, кажется, готов свернуть любые горы.

— Хорошо. Но мы просто поговорим, Артем!..

— Понял. Ничего не будет, если ты не захочешь...

Клименко подталкивает меня к нише за выступом кирпичной кладки, нашаривает в потемках ручку задней двери, и мы оказываемся в кромешном мраке узкого коридора. Узнаю помещение по аромату смолы и сухих дров для камина: они до сих пор складируются здесь. Артем безошибочно находит выключатель, и на стене загорается тусклый светильник.

Дальше, в паре метров, расположена гостевая спальня — в детстве я частенько пряталась в ней, играя с Людой. Артем, обхватив мою талию и водрузив на плечо подбородок, ведет меня именно туда и на ходу расстегивает пуговицу на джинсах. Происходящее чертовски неправильно: я не ощущаю воодушевления или трепета — только ступор, растерянность и чувство протеста.

Он вынуждает меня опуститься на кровать, садится верхом, сбрасывает ветровку и стягивает через голову худи. В нос бьет запах надоевшего, приторного, вызывающего отторжение парфюма. В окно светит фонарь, по стенам ползут причудливые тени ветвей. По коже пробегает озноб — при деятельном участии Артема остаюсь без косухи и свитера и мгновенно мерзну. Его ладони елозят по спине, губы оставляют на шее мокрые следы, пальцы сражаются с застежкой лифчика.

Это даже близко не похоже на романтику, на первую любовь, которую я загадывала, глядя ночами в звездное небо, на острые, пронзительные, тонкие эмоции, которые будила во мне улыбка Глеба. Это чудовищно, мерзко, грязно и не зайдет дальше, даже если шанс на отношения мне больше не подвернется, и я навечно останусь одна!

Застежка поддается, но я скрещиваю на груди руки и шиплю:

— Стой!

— Ты чего?.. Ну брось... — Отказ до Клименко не доходит, он ловит и прижимает к подушке мои руки, и я пытаюсь вырваться из захвата:

— Хватит. Я же сказала: нет!

Он матерится, тяжело дышит и задумчиво разглядывает мое лицо, явно прикидывая, стоит ли для сговорчивости ударить. Губы растягиваются в поганой ухмылке:

— Ломаешься, да? Ну-ну. А вот Орлова сказала, что вы все даете...

— Кто — все? — в ушах звенит, и на глаза наворачиваются бессильные слезы.

— Ты. Мать твоя. Сестра...

— Ты больной? Совсем придурок?!

Артем резко отпускает мои затекшие запястья, и под потолком, полоснув по расслабленному полумраком зрению, вспыхивает два ряда ярких ламп.

— Ребят, что и требовалось доказать! — Вопит Милана, входя в комнату и наводя на нас глазок камеры, и я снова становлюсь свидетелем чудесной метаморфозы: Людочки больше нет, зато злобная стерва вернулась на законное место и глумится. — Как видите, она уже кувыркается тут с Клименко. Она ничем не отличается от своей мамаши!

Следом вваливается вся честная пьяная компания и с любопытством глазеет на происходящее.

Артем слезает с меня, садится на край кровати и даже не пытается сдержать смех, гогочут все вокруг, а мое нутро сводит от осознания, стыда и боли: это подстава. Это всего лишь подлая, жестокая, тупая подстава...

— Мы думали, что тебя невозможно социализировать! Но Артем сказал, что гены пересилят, и перед ним ты точно не устоишь! Забились на срок в три недели... — Милана хлопает ресницами, играя в саму невинность, и обступившие кровать ребята с интересом наблюдают, как я судорожно застегиваюсь и натягиваю свитер. Каждый из них был в курсе. Каждый из них подыгрывал. Каждый из них...

— Как видишь, Нелли, Милана проспорила! — скалится Артем — точно так же он скалился, когда изображал любовь, поддержку и участие. — Хотя, надо признать: ты тот еще хиккан. Ну что ты? Обиделась, что ли? Зря. Если хочешь, продолжим. Наверное. Когда-нибудь потом...

Случившееся никак не укладывается в закипевших мозгах и смахивает на дурной сон. Я словно провалилась в черную яму и очутилась в преисподней: присутствующие сбросили маски людей и обернулись в монстров, тело сковал паралич, а с ним — невозможность дышать.

— Ты только что умер для меня... — до хруста костяшек сжимаю косуху и отступаю к дверному проему. — Вы... уроды. Горите в аду! Думаете, я напрочь отбитая хикки и в вас нуждаюсь?

— Думаем, это так! — Милана подступает вплотную и торжествующе смотрит в глаза. Там нет и намека на дружбу. Но я продолжаю искать...

— За что? — Задаю свой главный вопрос, и ее физиономию перекашивает:

— За то, что ты неудачница, лузер и дочка шлюхи.

— Я серьезно. За что? Что я тебе сделала? — шепчу так тихо, что слышит только она, и Милана вдруг отводит взгляд:

— За то, что твоя мать крутила шашни с моим папашей и чуть не разбила нашу семью. И я ненавижу тебя!

По инерции собираюсь поставить ее на место — на оскорбления мамы я реагирую остро, но сейчас злости нет. Накатывают головная боль, одуряющая слабость и тошнота. До меня доходит: она не соврала...

Разворачиваюсь и ухожу, в два прыжка преодолеваю коридор, вырываюсь на воздух и опрометью бегу к выходу. Налегаю на створку железных ворот и натыкаюсь на Пашу — он тащит из магазина громыхающий бутылками пакет и хмурится:

— Они уже все провернули? Жесть. А ведь я не шутил, Кузнецова: ты мне правда нравишься... — От проявления поддержки я готова упасть на холодную землю и разреветься, но его сочувственная мина становится дебильной и радостной: — Да ладно, Кузя. Не нравишься. Прикалываюсь я...

— Пусть валит, Паш! Что она нам сделает? Наведет порчу или позовет своего воображаемого друга из Москвы? — визжит из глубины двора Милана. За спиной скрипят ржавые петли, щелкает замок, и на мир опускается оглушающая тишина.

Глава 36. Глеб

Ночью выхожу на балкон. Воздух сырой и холодный. Дождя нет, но