святилище Гион собираются мальчики, которым предстоит восседать на ковчеге, открывающем процессию. Они подъезжают на лошадях в особых шелковых куртках – суйкан – и высоких головных уборах из накрахмаленного шелка – татээбоси. После богослужения они отправляются на церемонию присвоения пятого ранга, за которым следует ранг тэндзёбито – придворного, которому разрешен вход в императорский дворец.

В далекие времена верили, что в празднестве наравне участвуют синтоистские и буддистские божества, поэтому справа и слева от послушников теперь иногда усаживают их сверстников, которые олицетворяют бодхисатв Каннон и Сейси[70], хотя праздник-то синтоистский. Кроме того, поскольку послушник получал ранг от бога, считалось, будто он обручился с божеством.

– Не желаю участвовать в такой глупой церемонии, я мужчина! – сердился юный Синъити, когда ему выпало представлять послушника.

У послушников был и свой «отдельный огонь», то есть очаг, на котором им приготовляли пищу отдельно от семьи. Это своего рода очищение.

Теперь оно, правда, упростилось: в пищу послушника просто высекают несколько искр с помощью огнива и кресала. Говорят, когда родственники забывают об этом, сами послушники просят: «Мне искорку, мне искорку!»

Обязанности послушников во время праздника Гион не ограничиваются одним днем, когда они восседают на ковчеге во главе шествия. У них немало разных дел – и нелегких! Надо обойти с приветствиями каждый квартал, где мастерили ковчеги, но и это еще не все. Словом, праздник Гион – круглый месяц и у послушника хлопот весь месяц сверх головы.

Семнадцатое июля – день шествия ковчегов, но для жителя старой столицы шестнадцатое – канун праздника – таит, кажется, гораздо большую прелесть. Праздник Гион приближался.

В лавке Тиэко сняли решетку, украшавшую фасад дома, чтобы ее подновить.

Тиэко всю жизнь провела в Киото, да и лавка ее родителей – недалеко от Четвертого проспекта. Если еще учесть, что Тиэко принадлежит к общине храма Ясака – главного устроителя праздника, станет ясно: праздник Гион ей не внове.

Ей особенно приятно вспоминать о том, как наряженный послушником Синъити восседал на первом ковчеге. Тиэко всякий раз вспоминает об этом, когда начинается праздник Гион, играют музыканты и ковчеги украшаются гирляндами фонарей. В ту пору Синъити и Тиэко было лет по семи или восьми.

– Какой красивый мальчик, такой красоты и среди девочек не отыщешь, – говорили о нем.

Тиэко тогда повсюду следовала за Синъити – и когда он направлялся в святилище Гион для посвящения в пятый ранг, и когда восседал на ковчеге во время процессии. Она помнила и как Синъити в сопровождении двух коротко остриженных сверстников пришел в лавку, чтобы приветствовать ее.

– Тиэко-тян, Тиэко-тян! – звал он девочку.

Тиэко краснела и упорно не поднимала глаз. Лицо Синъити было покрыто слоем белил, губы накрашены помадой, а девочку украшал лишь легкий загар. В праздник обычно опускались скамейки, прикрепленные к решетке дома, и Тиэко в летнем кимоно, подпоясанном коротким поясом в красную крапинку, зажигала с соседскими детишками бенгальские огни.

Она и теперь, прислушиваясь к игре музыкантов и разглядывая гирлянды фонариков на ковчегах, видела перед собой мальчика Синъити в одежде послушника.

– Тиэко, не хочешь ли прогуляться в канун праздника? – спросила ее мать, когда они покончили с ужином.

– А вы, матушка?

– К сожалению, не смогу. Мы ждем гостей.

Тиэко быстро собралась и вышла из дома. На Четвертом проспекте столько людей, что не протиснуться. Но она хорошо знает, какой ковчег на каком перекрестке – все до единого обошла! Как все ярко, красиво! У каждого ковчега музыканты стараются вовсю.

На временной стоянке ковчегов она купила свечку, зажгла и поставила перед божеством. Во время праздника Гион статуи богов из храма Ясака переносят к месту временной стоянки ковчегов – это в южной части Киото, на перекрестке Синкёгоку и Четвертого проспекта.

Там-то Тиэко и заметила девушку, которая творила семикратную молитву. Тиэко видела ее сзади, но сразу поняла, зачем она здесь. Чтобы совершить семикратную молитву, надо семь раз отдалиться от статуи божества и семь раз с молитвой на устах приблизиться к нему. В эти минуты ни с кем нельзя вступать в разговор.

– Ой! – Тиэко не сдержала возгласа удивления. Ей показалось, будто эту девушку она уже встречала где-то. Тиэко тоже начала совершать семикратную молитву, не сознавая, зачем она это делает.

Девушка отходила от божества на запад, потом возвращалась. Так же поступала Тиэко, но отходила в противоположную сторону, на восток. Девушка молилась серьезней и дольше Тиэко. К тому же Тиэко и отходила не так далеко. Вот и вышло так, что семикратную молитву они окончили одновременно и лицом к лицу сошлись перед статуей божества.

– О чем вы молились? – спросила Тиэко.

– Вы за мной наблюдали? – Голос девушки дрожал. – Я молила бога поведать мне, где моя сестра… Теперь я знаю: это вы, вы моя сестрица! Ему было угодно, чтобы мы здесь встретились. – Глаза девушки наполнились слезами.

Тиэко узнала ее: это была та самая девушка из деревни на Северной горе!

От фонариков, а также свечей, которые ставили пришедшие поклониться божеству, здесь было светло, но она не стеснялась плакать. В ее слезинках мерцали отблески огней.

Тиэко вдруг захотелось обнять ее. С трудом пересиливая себя, она сказала:

– У меня нет ни старшей сестры, ни младшей. Я одна. – Ее лицо побледнело.

– Я все поняла, простите меня, барышня, простите, – прошептала девушка и горестно всхлипнула. – Я с детства надеялась, что встречусь с сестрой. И обозналась…

– …

– Мы были близнецами, и я даже не знаю, кто из нас старшая…

– Вас, наверное, подвело внешнее сходство.

Девушка кивнула, и слезинки покатились по ее щекам. Вытирая платочком лицо, она спросила:

– Барышня, а вы где родились?

– Недалеко отсюда – в квартале оптовых торговцев.

– Понимаю. А скажите: о чем вы просили в молитве?

– О счастье и здоровье для моих родителей.

– …

– А ваш отец?.. – спросила Тиэко.

– Много лет тому назад он свалился с дерева на Северной горе, когда обрубал ветки, и разбился. Потом мне рассказали об этом в деревне, а в ту пору я была еще совсем маленькой и ничего не понимала.

Тиэко ощутила, как ей сдавило сердце: может, дух умершего отца призывает меня, поэтому я люблю бывать в той деревне и любоваться криптомериями. Эта девушка говорит, что они с сестрой были близнецами. А может быть, отец, коря себя за то, что подкинул родную дочь, там, на верхушке дерева, задумался о совершенном поступке, сделал неосторожный шаг и упал. Наверное, так оно и было.

На лбу Тиэко выступил холодный пот. И шум толпы, заполнявшей Четвертый проспект, и звуки праздничной музыки будто отдалились куда-то. В глазах потемнело, казалось, она вот-вот лишится чувств.

Девушка