в обеспечении надежных баз, в создании своего рода паутинной сети, где должны запутываться, как жирные мухи, испанские галионы.

– Цена представляется вам чрезмерной, господин министр?

Жереми прекрасно знает, что нет. Шесть тысяч английских фунтов – это крупная сумма для него, но это пустяк для британского казначейства.

– Суть не в цене.

Министр встает, аудиенция закончена. Жереми удаляется по-прежнему в полном недоумении. Что происходит? Он не мог, конечно, знать, что ступил на поле, усеянное коварными дипломатическими ловушками. Это он осознал лишь тремя неделями позже в Париже, буквально на пороге кабинета французского министра иностранных дел, к которому явился в отчаянии от безнадежности найти покупателя на Тортугу.

– Ваше появление как нельзя более кстати, месье дю Россе, – сказал министр. – Вы пытались продать Черепаший остров английскому правительству, что есть акт измены. Весьма сожалею, но моя обязанность – препроводить вас в Бастилию.

Жак Риго. Вид Бастилии. Вторая половина XVII в.

Молва той эпохи не слишком хватала через край, утверждая, что заточение в Бастилию (или «бастиление», как говорили тогда) следовало рассматривать как путь в высшее общество, учитывая происхождение и фамилии обитателей огромной тюрьмы-крепости. Там было сорок два номера люкс, сказали бы мы, пользуясь нынешней гостиничной терминологией, и жили в них исключительно титулованные особы. С собственной мебелью (если они изъявляли желание) и собственными слугами. Завтраки, обеды и ужины заказывались в изысканных ресторациях, откуда блюда доставляли прямо в камеру. Словом, заточение в Бастилию не имело ничего общего с пребыванием в современных тюремных заведениях, за исключением самого главного и всегда самого тяжкого – лишения свободы. При этом «обастиленные» никогда не знали, сколько времени они проведут в золотой клетке.

Исключая особые случаи, они имели возможность общаться с внешним миром, принимать визитеров. Жереми дю Россе провел в Бастилии около двух лет, последние месяцы – почти исключительно в деловых переговорах о… продаже Тортуги.

Агенты Французской Вест-Индской компании, которые, по всей видимости, и состряпали на него донос, усугубленный аудиенцией у британского министра, просто выжидали, пока клиент «созреет». Они не воспользовались бесправным положением узника и добились его освобождения, едва он принял их последнее предложение: пятнадцать тысяч французских ливров плюс вознаграждение в размере ста пистолей его племяннику, временно исполнявшему на острове губернаторские обязанности в ожидании назначения нового главы колонии.

Пятнадцать тысяч ливров были смехотворной ценой за Черепаший остров, но фантастической суммой для вчерашнего узника, только что покинувшего тюремный чертог. Несколько недель кутежей и безумств, в течение которых месье дю Россе промотал эти деньги, не занесены ни в какие исторические анналы; лишь добрая дюжина записных гуляк и красавиц французской столицы сохранила до конца своих дней нежные воспоминания об этом времени. Облегчив таким способом кошелек, Жереми объявил, что два года Бастилии окончательно восстановили его здоровье и он возвращается в тропики. Свои дни он мирно закончил на далеком острове.

В последние месяцы 1665 года в тавернах Тортуги участились ссоры и драки; обычно это случалось во время загулов после возвращений рыцарей удачи из походов. В целом в воздухе колонии чувствовалось грозовое напряжение, какое появляется в земной атмосфере после образования пятен на солнце.

Все начиналось с кем-то брошенного намека, встреченного буйным смехом, за которым следовали шутки неописуемой скабрезности. Задетый флибустьер отвечал в том же духе и на том же наречии. Напряжение нарастало и в какой-то момент с грохотом прорывалось наружу, как вода из лопнувшей трубы, затопляя все вокруг. Вспыхнувшая ссора переходила в драку, причем первопричина ее тут же забывалась, а свирепость нарастала, по мере того как в потасовку включались все новые участники.

Грозовая атмосфера была вызвана тем, что долгожданный корабль никак не отходил от Ла-Рошели. А на этом корабле должны были приплыть женщины.

– Он придет, – клятвенно обещал месье д’Ожерон.

Бертран д’Ожерон, отпрыск анжуйского рода де ла Буэр (еще один младший сын благородного семейства), только что приступил к губернаторским обязанностям на Черепахе. На сей раз он представлял здесь не короля Франции, а правление Вест-Индской компании.

Как и Жереми дю Россе, Бертран д’Ожерон причастился к флибустьерскому промыслу, прежде чем начать официальную карьеру. Потерпев крушение у восточного побережья Санто-Доминго и попав вместе еще с несколькими спасшимися в плен к испанцам, он был поставлен ими на фортификационные работы. Когда они были закончены, начальник строительства, во избежание возможной утечки военных секретов, распорядился перебить всех работавших. Нескольким в суматохе резни удалось скрыться. Среди них был и Бертран д’Ожерон, сумевший в конце концов добраться до Тортуги.

– Это – свой, – говорили о нем флибустьеры. – Из «береговых братьев».

Без всякого сомнения, Бертран д’Ожерон способствовал оживлению флибустьерских набегов еще до 1667 года, когда между Францией и Испанией вновь вспыхнула война. Одновременно он поставил себе целью привязать население колонии к земле.

– Я доставлю вам из Франции надежные цепи!

Этими цепями по его замыслу должны были стать женщины, для перевозки которых он зафрахтовал целое судно. Посланный им в Европу доверенный помощник возвратился с твердыми заверениями:

– Они прибудут через месяц-другой.

За это время служащие компании собирались найти и отобрать самых достойных кандидаток.

Амеде Форестье. Флибустьеры. До 1930

Дамы согласились на переезд на двух условиях: бесплатное путешествие и гарантированный кров по прибытии. Они знали, что им суждено стать супругами флибустьеров и колонистов. Мужчины, с нетерпением ожидавшие их прибытия на Черепаху, не рассчитывали увидеть застенчивых, невинных особ: сами они тоже не были мальчиками из церковного хора. Полицейский отчет, касавшийся ста пятидесяти женщин из первой партии иммигранток, не оставлял никаких сомнений насчет их общественного положения: дамы были представительницами самой древнейшей профессии, а некоторые отбывали срок за кражу.

Описание данного переезда через океан нигде не встречается, мы ничего не знаем об условиях жизни на борту. О них можно лишь догадываться, основываясь на других источниках – скажем, на рассказах о том, как происходила несколько позже доставка в Австралию жен отбывшим наказание каторжникам. Капитан, безусловно, пытался поддерживать на борту железную дисциплину, но путь был долгий, теснота – невыносимой. Приставания экипажа к женщинам не прекращались ни на минуту; поблажки, оказываемые одной, мгновенно вызывали взрыв ярости у остальных, а против натиска береговых фурий матросы были бессильны. Можно не сомневаться, что капитан мечтал об экипаже, состоявшем целиком из женщин. И с каким облегчением он вздохнул, когда на горизонте показались Наветренные острова, за которыми начиналось Карибское море.

Пассажирки, как утверждали отдельные очевидцы, были преисполнены огромного любопытства и надежд. Изменить