— Да не в звании дело. Любопытно другое: засовывать переписанные на тонкой бумаге листы в ботинки, выносить их, рискуя каждый раз попасться при досмотре?..

— В принципе у нас никогда обыски не проводились, все строилось на доверии, и это было правильно. Иначе бы создали такую нервозную и нездоровую обстановку, в которой работать было бы нельзя. На Лубянке и в Ясенево вахта никогда не проверяла ни карманы, ни кейсы, ни сумки. Мы ходили туда и обратно. В спецслужбах сотрудникам надо доверять. К сожалению, недобросовестные люди могли этим воспользоваться. И наша агентура за рубежом таким образом тоже выносила документы, пленки. И вот, как видите, Митрохин.

— Значит, своих сотрудников никогда не останавливают?

— Бывал выборочный контроль, индивидуальные проверки. Но это когда возникали какие-то подозрения или сигнал: человек чем-то не тем занимается. Его могли попросить зайти в другое помещение и там побеседовать. А ввести тотальный режим… Все равно, кому надо — вынесет: станет использовать ухищрения посложнее. Так что и у Митрохина возможность была, ибо он работал с делами.

— Игорь Николаевич, а что это вообще такое — архив КГБ?

— Ну, в КГБ было много архивов: центральный, архивы различных управлений, в том числе и разведки. Когда мы сидели на Лубянке, архив разведки находился тут же. Переехали в Ясенево — он сосредоточился в основном там. Оборудовано все отлично, по всем требованиям безопасности. И на особый период, и на случай войны. Дела, которые только-только сданы, несколько лет находятся под рукой. Возникают какие-то вопросы, и к ним бывает возврат. А потом их могут отправить в «дальний» архив.

— Расскажите, если можно, как дело готовится к сдаче в архив.

— Сначала дело поступало из оперативного подразделения. И начиналась кропотливейшая работа по очень строгой инструкции. Работник архива проверял, подготовлено ли дело к сдаче. Все ли пронумеровано, все ли люди, по нему проходящие, внесены в соответствующие списки. Сделаны ли сноски и разноски, есть ли подписи и заверены ли документы… Только после этого дело принималось в архив. Я не знаю, как в других ведомствах, а в КГБ это была исключительно трудоемкая штука. Тщательнейшая, скрупулезная работа. Подготовить и сдать дело в архив всегда было «наказанием» для любого работника. Иногда какое-то дело в архив сдавали по три, пять, десять раз. То чего-то нет, то оформлено не совсем так. У тебя полно забот, а тут… И мы поручали подготовку дел к сдаче новичкам. Для приходивших в оперативное подразделение из учебного заведения в такого рода работе была огромная польза. Они читали дела, перенимали опыт. Заодно знакомились с секретным делопроизводством. Ведь, насколько знаю, этому трудоемкому процессу нигде по-настоящему не учили. Еще поручали подготовку дел к сдаче отъезжающим на оперативную работу за границу. Вдвойне полезно: знакомились еще более плотно с государством, куда отправлялись, — мы давали дела именно по этой конкретной стране, и таким образом рабочие сейфы разгружали.

— Митрохин сбежал на Запад в 1992-м, когда прошло семь лет с его ухода на пенсию, но архивов своих тогда с собой не захватил. В Интернете промелькнул сведения, что документы, хранившиеся в консервных банках на огороде Митрохина, вывез в 1992 году в шести коробках британский разведчик Ричард Томлинсон. Тот самый, что, разругавшись со своей СИС — Секретной разведывательной службой, выдал летом 1999-го чуть ли не пару сотен своих коллег, поместив их имена в интернетовском сайте.

— Скорее всего, Митрохин действительно прихватить архив не смог. А вот англичане, по слухам, провели у нас большую работу. Вроде бы их службы прислали сюда специальную группу — найти спрятанные ящики, перевезти в свое посольство. Здесь особой хитрости не надо. Ни одна разведка никогда не объясняет, как это было на самом деле. И мы проводили подобные операции.

— Верите ли вы, будто Митрохин сделал это, как он утверждает, из идейных соображений?

— Мотивация может быть разная. Никогда в красивые объяснения не верил, в случае с Митрохиным — тем более. Допустим, он ненавидел СССР и советскую власть, но в 1992-м их уже не было. Все, мне кажется, проще — ехал за жирным куском. Когда я услышал «Митрохин, Митрохин…», подумал: кто-то молодой, возможно, обиженный. Но он-то сбежал, когда ему было уже за семьдесят. Готовился к бегству долго, упорно, терпеливо — аж с 1972 года.

— Прождать целых два десятилетия…

— …А кто бы ему раньше позволил уехать за границу? Таких людей у нас тогда не выпускали. Но в 1992-м началась неразбериха, раздались вопли: «Долой КГБ!», и Митрохин выбрал удачный для себя момент.

— Если бы к вам, допустим, резиденту советской разведки в какой-то стране, пришел перебежчик с их стороны и предложил материалы типа митрохинских — взяли бы?

— Взял бы. На улице, конечно, нет. А если в посольстве, в безопасном месте или в Москве — обязательно! Потом бы их аккуратнейше проверяли. В 1990-м я был в Лондоне на презентации фильма о Киме Филби. Народу собралось… Подходит ко мне британский журналист: «А если бы я захотел работать на КГБ, что бы вы мне посоветовали?» Я ему и посоветовал. Во-первых, не подходить к таким, как я, на людях. И, во-вторых, приехать в Москву и обратиться в КГБ. Понимаете, когда Митрохин пришел к ним в Риге, а затем выехал в Лондон, они ничем не рисковали. Взяли документы, проверили биографию. Мы тоже никогда такого человека из посольства просто так не выгоняли: оставьте, что принесли, посмотрим, если надо, свяжемся с вами.

— Вот так вы связались и с Саймондсом?

— Ну что вы! Тут все было гораздо сложнее. Саймондс — человек сложнейшей судьбы. Я бы сказал, что он жертва драматических, не по его воле сложившихся обстоятельств.

— И как пришел к вам Саймондс?

— Придется начать издалека. Сейчас Россию называют на Западе одной из самых коррумпированных держав. Ерунда, коррупция была и есть во всех странах. В 1969 году в Англии два десятка сотрудников Скотланд-Ярда, включая и высшие чины, были обвинены в коррупции: взятки, связи с мафией. Скандал получился громкий. Даже у нас в прессе были перепечатки. Встречалась там и фамилия Саймондс. Правда, в свои 33 года Саймондс был простым детективом невысокого ранга. Замешанным в скандале оказался потому, что влюбился и был фактически женат на дочери одного из главарей британской мафии. Являлся связным между руководством Скотланд-Ярда и верхушкой мафии.

— Ничего себе!

— Да, действительно, была у Джона Саймондса большая любовь. Это знаю, потому что, даже находясь и работая у нас, он не раз встречался с этой женщиной. У них родился сын…

— Что же он делал как связной между Скотланд-Ярдом и мафией?

— Передавал деньги, доставлял указания, информацию… Ему тоже грозили судебное преследование и небольшой тюремный срок. Однако он мог из мелкого обвиняемого превратиться в главного свидетеля обвинения. И в какой-то момент Джон понял: до суда ему не дожить. Или свои убьют, или мафия. Ведь уголовный процесс, который тогда только затевался, во многом держался бы на его показаниях. И решил Саймондс из Англии бежать. Ничего другого ему просто не оставалось. Заранее понял, что ждет его на суде, и заготовил себе несколько подлинных, подчеркиваю, подлинных документов. Были они на другие имена, но с его фотографией. И вот в 1969-м он покинул Англию. А тем временем процесс там развернулся серьезный. Максимальный срок, полученный его начальником, был, если не ошибаюсь, лет восемнадцать. А уж приговоров по десять лет и более — не счесть. Саймондса же Интерпол объявил в розыск, и он, поскитавшись года три, понял: скрыться ему не удастся. Пришел к выводу, что единственное место, где он может спрятаться, — это Советский Союз. И в 1972-м году сам пришел к нам в советское посольство в Рабате.