– Ты вот что, – Саенко начал раздражаться, – заканчивай мне эти вытребеньки. Ну стукнул я тебя разок сгоряча, ну виноват, каюсь. Очень мне в клуб было надо, а ты на рожон лез.

«Неплохо! – потихоньку возвращающаяся к Морскому логика начала притуплять рефлексы. – Он считает, я обижен за ту оплеуху… Не понимает, что я знаю много больше. Пусть так и думает».

– Что гордый – это хорошо, – гнул свое Саенко, – а что обижен – плохо. Я ведь к тебе со всей душой пришел. И сразу, как меня немного подлатали, – он показал на повязку на шее, – подумал о тебе и вызвал, чтобы точки все расставить. Цени! – Саенко кивнул на телефонный аппарат и усмехнулся. – Я запросил отчет с твоими показаниями. Ребята молодцы, подсуетились, все мне зачитали. Ты правильно сделал, меня не упомянув. То есть скрывать мне, конечно, нечего. Как тебе, видимо, уже сказали, я вел расследование – имел право на решительные действия в критичную минуту. Но чисто по-человечески – хвалю. Обещал никому не говорить, что я тебя к поискам клуба привлек – и не сказал. Я это уважаю. А думал-то небось про меня плохо… В игорном клубе – государственная личность. Такой конфуз, что даже мне обидно, – Саенко несколько наигранно захихикал. – Сейчас-то понимаешь хоть, что отказом допустить меня в клуб чуть не сорвал мне расследование? Мне оставался лишь шажок, чтобы прищучить этого Доценко, а тут ты стал мешаться. Вот я и треснул сгоряча. Ты б лучше позабыл совсем про это… Я ведь забыл, что ты пытался драться и, несмотря на мой приказ, все равно ворвался в клуб. Хотя, конечно, это хорошо. Если б не ты, не факт, что Доценко бы признался. Я, когда понял, что ранен и что убийца отобрал мое оружие, кинулся за подмогой. Могу упустить мерзавца. А ты молодец, не растерялся… Когда ты спустился в подвал, признавайся?

«Ах вот к чему весь этот разговор! Он хочет все же проверить, насколько много я слышал. При этом врет так же естественно, как дышит, и так же просто, как в живого Доцю вонзал тесак», – подумал Морской. А вслух сказал как можно безразличней:

– Когда решился, тогда и спустился. Мы с Галиной довольно долго не могли определиться, как быть: сдаваться милиции или убегать. По вашей милости мы совершенно не понимали, что можем, а что нет говорить оперативникам. Решили убегать. Ну а там – наткнулись на Доценко. Вас я в подвале не заметил. Знал бы, что вы тоже ранены – оказал бы вам помощь, несмотря на все происшедшее. – Морской смотрел за окно и с удивлением понимал, что ему уже легче, и говорить с Саенко – вернее врать в ответ, также вдохновенно, как собеседник, оказывается, не так уж невозможно. В конце концов, за окном царила такая упоительная осень, и ночной воздух стоял свежий и пьянящий. И сколько б рядом ни было подонков, хотелось все равно пытаться выжить. А значит, надо было убедить Саенко, что о его причастности к смерти Доци никто не знает.

– Галина побежала за подмогой, а этот негодяй вдруг мне признался, что это он подставил Горленко. Есть все же в мире справедливость! Если бы он, улепетывая от облавы, не свалился на что-то острое, то, может, и не сказал бы никогда это свое признание, – как бы забывшись и по случайности отбросив обиду на Саенко, говорил Морской.

– Да, справедливость есть, – удовлетворенно хмыкнул Саенко и даже проявил участие: – А вам-то ничего за посещение игрального клуба не будет? Говорят, объяснительной хватило, а? Если нет, ты мне скажи, я повлияю. Герои страдать за оплошности не должны, – он назидательно поднял указательный палец. – А ты преступника раскрыл – значит герой.

Морской пожал плечами, мол, «есть немножко».

– Короче, – резко остановился Саенко. – Я, во-первых, хвалю, что показания дал как порядочный человек, не впутывая меня. И девчонке своей передай, что молодец. Уважаю таких, которые язык за зубами держать умеют. Во-вторых, за удар – не серчай. Ты сам виноват, что попал под горячую руку. Я понимаю – у тебя были на этот вечер планы. Признаться, обалдел, когда ты вдруг с кольцом по сцене начал прыгать. Красивый жест! Я б тоже, коль такое себе в голову вбил, ни за что не отступился бы. Но! Ты мог меня предупредить? Сказал бы – так и так, я буду замуж звать девчонку в этом клубе – поэтому тебе уступить место не могу. Я б, может, вошел в положение. Любовь – дело серьезное. А так – ты вроде бы сотрудничал, и вдруг неповиновение…

– Вы тоже сами виноваты, – при мысли о Галине Морской окончательно определился с приоритетами и решил, что главное сейчас убедить Саенко, что они с Галиной безопасны. – Могли б заранее сказать, что лично собираетесь в клуб пойти. Я бы тогда предложение как-то иначе планировал сделать. А так – чуть не сорвали мне серьезное событие…

– Согласен, – легко пошел на попятную Саенко. – Мог бы и сказать. Но не сказал. Я, понимаешь, до последнего не знал, решусь ли пойти. Все же мне уже не двадцать лет, а Доценко – тип опасный и умелый. Но все ж – решился. – Саенко подбадривающе хлопнул Морского по плечу. – Да хватит обижаться! Ты ведь в итоге-то остался в выигрыше. Девчонка ж согласилась! Тут в пору мне грустить – ведь я теперь в больнице. Еще неделю, говорят, валяться.

Морской нашел в себе силы понимающе кивнуть. И даже пробормотал слова поддержки, мол, желает скорейшего выздоровления. В ответ услышал очень ценные слова: Саенко клялся, что уже забыл и про злые речи адвоката Воскресенского, и про обиду за то, что Морской не послушался и таки проник в клуб.

В конце концов Морской сослался на усталость и попросил разрешения уйти.

– Ну что ж, бывай! – благодушно попрощался Саенко. – Иль подожди минутку, сейчас распоряжусь, помощники мои тебя и отвезут.

– Ни в коем случае! – совершенно искренне запротестовал Морской, отступая к дверям. – Я в вашу душегубку больше – ни ногой!

– Как знаешь! – захохотал Саенко вслед. – Ишь, чувствительный какой! Подумаешь, немного придавили… Счастливо! Рад был повидаться и расспросить героя!

* * *

Выскакивая из автомобиля Игната Павловича на углу улиц Клары Цеткин и Карла Либкнехта, Морской не нашел в себе сил даже на дежурную шутку, мол, с этими переименованиями теперь понятно, где именно Карл у Клары украл кораллы. Зато сказал другое:

– Спасибо!

И Ткаченко даже не стал злорадствовать в ответ, мол, я же говорил, что поблагодаришь.

Вверх по Карла Либхнехта через площадь Дзержинского Морской буквально бежал. Во-первых, потому что явственное ощущение «еще немного и упаду» обязывало как можно скорее оказаться в условиях достойных для «упадка», во-вторых, потому что дома он рассчитывал увидеть Галочку. Увы, квартира оказалась непростительно пуста. В спальне у двери, где раньше скромно ютился рыжий чемоданчик, образовалась зияющая пустота.

«Ах да! Теперь ведь все запреты сняты, Александр Степанович возвращается домой и Галочка, похоже, тоже… Прямо среди ночи? Не простившись? Чего еще я ожидал?» – пронеслось в мыслях.

На подоконнике на блюдце от сервиза сверкало освещенное луной незнакомое кольцо. Морской вгляделся и узнал: то самое, родное, с граненым камнем и косичкою по краю. Лишившись своей сдержанной серости, оно посветлело и сияло теперь, перемигиваясь с уличными фонарями. Галина эту безделушку явно полюбила: начистила, отмыла и… вернула.