Где, на каком этапе их жизни он стал занозой в Борькиной заднице? Павел посмотрел на друга — Борис улыбался, но глаза оставались холодными, острыми — и вдруг его осенило. Не где. Не когда. Всегда. Он всегда ею был, этой занозой.

Столько лет дружбы не проходят бесследно. Тем более, такой как у них с Борькой. Дружбы, которая больше, чем детские игры и подростковые тусовки, больше, чем проблемы прыщей и пубертата, дружбы, когда одна жизнь — на двоих. Это Борьке можно было рассказывать всё, а можно было не рассказывать, потому что иногда слова бессильны, не нужны и даже вредны. Это Борька проводил с ним все вечера тогда, после смерти Лизы, когда хотелось выть, громко и нечеловески, но выть было нельзя, потому что ты — мужик, а мужику западло. Это всё Борька…

И не мудрено, что они понимали друг друга без слов.

И не удивительно, что и сейчас Борис всё понял правильно.

— Ну наконец-то дошло до тебя, Паша. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Но не будем об этом. Давай сразу о деле. А вообще, присядь, разговор-то у нас серьёзный.

Спокойный и снисходительный тон Бориса даже слегка позабавил Павла. Значит, Борис действительно уверен в своей победе.

— Спасибо, что разрешил. Но я постою, с твоего позволения, — насмешливо сказал Павел.

— Как хочешь, — равнодушно пожал плечами Борис. — Но я бы на твоём месте присел.

— Ладно. Давай без реверансов. Выкладывай, зачем пришёл.

Борис придвинул к себе кресло, сел, удобно облокотившись на спинку и небрежно закинув ногу на ногу. Какой резкий контраст с Ледовским, который не далее, как пару дней назад, сидел в этом же кресле, по-солдатски выпрямив спину. Борис, в отличие от старого генерала, устроился с комфортом, его прежняя напряжённость, которую Павел отметил при встрече, исчезла, уступив место сытой уверенности в собственных силах.

— Без реверансов, так без реверансов. Ты, Паша, в курсе уже повестки следующего совещания?

— Это, когда ты себя на царство провозглашать будешь?

Борис слегка поморщился.

— Это, когда мы наконец-то придём к нормальной форме правления.

— Вот как? — Павел наконец-то отошёл от двери, но к Борису подходить не стал, словно боялся замараться. Напротив, переместился к стеклянной стене, плавно переходящей в купол над головой. Постоял немного, спиной к Борису. Тот терпеливо ждал.

— Хорошо, — Павел повернулся. Улыбнулся почти по-дружески. — Я не против. Но предлагаю честные выборы. Твоя кандидатура против моей.

— М-да, ты идеалист, Паша. Тебе уже скоро полтинник стукнет, а ты всё ещё веришь в честные выборы. А такие вообще бывают? Вон Ледовской твой — прагматик. Уже начал массированную обработку членов Совета и подкуп голосов.

— А ты не начал?

— И я начал. Только голосования не будет.

— Это почему же?

— Потому что, Паша, ты уйдёшь из Совета.

— Что?

Павел не верил своим ушам.

— Паша, ты в курсе, где сейчас твоя дочь?

Такой резкий разворот на сто восемьдесят градусов заставил Павла замереть. Борька любил, вот так, спонтанно и, казалось бы, ни к месту менять тему разговора, ставя собеседника в тупик, обезоруживая и обескураживая. Павел не раз был свидетелем того, как Борис ловко использовал этот простой приём, видел, как терялся очередной оппонент. И Павла это забавляло. Но сейчас, когда Борис поставил подножку уже ему, Павел почувствовал, что и сам покачнулся и даже чуть было не упал. Но всё же нашел в себе силы собраться. Возможно, потому что речь шла о дочери.

— А тебе не кажется, что тебя это не касается?

— Не кажется. Потому что именно меня это касается и касается напрямую. Ты точно, Паша, уверен, что не хочешь сесть?

Павел побледнел.

— Я ведь правильно понимаю, где Ника — ты не в курсе?

— Что с Никой?

— Ника задержана внизу, на одном из КПП, за попытку пронести наверх наркотики.

— Ты… — слова застряли у Павла в горле. — Какого…

Он сделал шаг вперёд. Хотелось схватить Борьку за грудки, выдернуть из мягкого кресла, приложить со всей силы о стеклянную стену, так, чтобы всё обрушилось к чёртовой матери. В душе Павла поднималась тихая ярость.

— Ты врёшь!

— Не могу сказать, что я тебя понимаю. Я ведь не отец, Паша. Но догадываюсь, что поверить в такое трудно. Тем более, про Нику. Она же у тебя такая… хорошая. Только перед тем, как ты ринешься мне морду бить, давай я тебе ещё кое-что покажу. Вон посмотри, я тебе на стол положил один любопытный документик. В папочке, — Борис показал на стол.

Павел вспомнил, что в руках Бориса, когда тот только вошёл к нему в кабинет, была пластиковая папка, обычная, под документы, которую Борис сразу положил на стол. Павел быстро подошёл к столу, взял папку в руки, раскрыл.

— Что это? — он повертел в руках лист, исписанный аккуратным ученическим почерком.

— Прочитай.

Перед глазами Павла заскакали строчки. «Васнецов Степан, Эмма Вальберг, Роман Шустов, Ника Савельева… наркотики… на вечеринке у Э. Вальберг…». Лоб Павла покрылся испариной.

— Это ни о чём не говорит, — Павел отложил листок в сторону.

— Это говорит о том, что Ника присутствовала на вечеринке, где употребляли наркотики. А сейчас она задержана внизу, с наркотиками. Между этими двумя событиями почти год разница, а это значит — если мы проведём между ними параллель — это значит, что Ника занимается распространением наркотиков по меньшей мере уже год.

— Я тебе не верю.

— Не поверишь ты, поверит суд. Мне напомнить тебе, какое наказание у нас в Башне за распространение наркотиков?

Павел молчал. Вопрос Бориса был риторическим. У них в Башне наказание за все тяжкие преступления было одно — смертная казнь, а наркотики…

— Паша, просто уйди из Совета. Передай дела Станкевич, как временно исполняющему обязанности. Это единственное, что ты можешь сделать сейчас для Ники. А Нику мы отпустим, дело замнём…

Слова Бориса проносились где-то рядом. Павел выхватил из Борькиной речи фамилию Станкевич, отметил про себя: «предатель, уволить», отмахнулся — о чём он сейчас думает. Не о том, совсем не о том. Он перевёл глаза на Бориса. Поразился его невозмутимости и спокойствию. Нет, даже при всех Борькиных талантах, сыграть такое невозможно. Да и не такая уж и большая у них Башня, чтобы Павел не смог найти Нику, где б она ни была.

— Пытаешься сообразить, блефую я или нет? — прищурился Борис. — Ну соображай, я не возражаю. Я даже не настаиваю, чтобы ты сию минуту принимал решение. Нет, зачем? Ты, Паша, подумай, пораскинь мозгами, товарищей Никиных поспрашивай. Мальчика вон её можешь спросить, как