уже знал, что, если прапорщик Ниткин что-то говорит, надо не задавать глупых вопросов навроде «а с чего ты это взял?», а делать как он сказал.

Первым ринулся обратно Севка Воротников, заворачивая собой остальных, словно поршень в паровозном цилиндре.

– Вали, братцы, вали!..

Со стороны могло показаться, что александровцы обратились в позорное и паническое бегство безо всяких видимых причин.

– Прыгай! В окна! – командовали разом и Фёдор, и Петя, и Севка, и мигом присоединившийся к ним Лев.

Александровцы повиновались без колебаний, увлекая за собой других. Здание стремительно пустело; на площади бой уже стихал, красные откатились ближе к Кремлю, наступали сейчас те, кто пытался зайти добровольцам в спину.

– Ходу! Ходу! – Севка размахивал «гочкисом», словно элегантной тростью, бог весть, как ему это удавалось.

…Они успели отхлынуть от здания, когда оно словно вздохнуло, раздался гулкий «бум-м!», и из всех окон потоками рванулись клубы серого дыма. С тяжким треском просела крыша, стены заваливались внутрь, взметнулось облако кирпичной пыли, смешанное с дымом от взрыва, такое густое, что вытянутой руки не разглядишь; добровольцы невольно отступали, вслед за красными втягиваясь в ближние улочки, где вновь вспыхнула яростная стрельба.

– Товарищ нарком, подрыв осуществлён! Враг, без сомнения, понёс тяжёлые потери.

– Превосходно, товарищ Лацис! Вокзалы заняты?

– Так точно.

– Подкрепления белых подходят?

– Постоянно.

– Открывайте огонь артиллерией из засад по скоплению вагонов, по идущим составам. Иногда, чтобы разгромить врага, нужно дать ему… ложное ощущение победы. Всё по диалектике, всё по Марксу!

В охватившем Лубянку хаосе сориентироваться было нелегко, но Фёдор сумел. Собрал вокруг себя первую роту, повёл её прочь от развалин – туда, где надвигались, плюясь очередями, два неуклюжих броневика.

– На крыши! – гаркнул Фёдор. – Петя, гранаты!..

Оба броневика они подорвали, потратив, правда, последние огнеприпасы. Пехота красных скапливалась в узостях московских улочек, но пятилась, словно набираясь храбрости.

Главные силы александровцев остались позади, вперёд вырвалась первая рота Феди Солонова и сколько-то самых дерзких из второй и третьей. Выгнанные на них странные солдаты, которым красные стреляли в спину, деловито вооружались, подхватывая оружие у мёртвых и сноровисто обшаривая неподвижные тела.

…Да, это была гвардия. Молчаливые, с совершенно мёртвыми глазами люди, забывшие, что такое страх или нерешительность. Петя Ниткин аж закрестился, едва столкнувшись взглядом с немолодым уже офицером, с формы которого были с мясом сорваны погоны.

– Кто командует? – громко воззвал вдруг немолодой уже гвардеец, деловито закидывая на плечо винтовку, взятую у погибшего красного бойца.

– Я, прапорщик Солонов, александровский полк, первая Его Величества рота! – Фёдор сам не знал, как это вырвалось. Ему ли командовать седыми офицерами, капитанами и полковниками гвардии, что по меркам армейским – уже генералы?

Однако немолодой гвардеец только кивнул.

– Рядовой фон Краузе, бывший полковник Лейб-гвардии Преображенского полка. Какие будут приказания, господин прапорщик?

Некогда было выяснять, почему полковник-преображенец вдруг объявил себя рядовым.

– Нас отрезали от главных сил. Необходимо восстановить связь. Два броневика мы подорвали, теперь пробиться будет легче…

Гвардеец снова кивнул.

– Так точно, господин прапорщик. Разрешите выполнять?

– Выполняйте, – сказал Фёдор, чувствуя, что сходит с ума. – Только… господин полковник, отчего же…

– Нет больше полковника, – перебил фон Краузе. – Был – да весь вышел, господин прапорщик.

И он чётко, словно на плацу, сделал поворот «кру-гом!».

…Красных они оттеснили. Не опрокинули, не погнали, но оттеснили. От Курского вокзала подходили и александровцы, второй батальон, и дроздовцы. Откуда-то издалека доносились взрывы, с юга, от Павелецкого вокзала, пробивались корниловцы; а им вслед торопились новые эшелоны и бронепоезда Добровольческой армии.

На подступах к Москве им пришлось несколько задержаться – когда расставленные батареи красных начали накрывать поезда на главном ходу, пришлось останавливаться и брать артиллеристов «на штык». Пехотное прикрытие у батарей этих, конечно, изначально присутствовало – всё-таки на местах распоряжались кадровые офицеры старой армии, – но вот настрой у этого прикрытия изменился очень и очень сильно.

Так бывает. Вроде бы всё хорошо у армии – сражается за народную власть, за свободу, за «землю – крестьянам», а «заводы – рабочим», и числом огромна, и пополнения никто не считает, и офицеры-военспецы стараются, кто за страх, кто за совесть, но стараются, и почти уже рухнул прогнивший царский режим, и уже вот-вот Южная революционная армия возьмёт в железное кольцо последнее убежище сбежавшего царя – город Елисаветинск, и вдруг…

Полгода Красная армия отступала и отступала. Попытки атаковать заканчивались катастрофами – сперва юзовской, затем миллеровской. А беляки берут город за городом, прорывают рубеж за рубежом, и вот они уже в Москве, словно неостановимый морской прилив.

Только, в отличие от прилива, сами они не уйдут.

И если рабочие дружины и национальные части, особенно эстонские и латышские, сражались упорно, хотя зачастую не слишком умело, то старые пехотные полки мало-помалу утрачивали «классовую ярость», а то и вовсе вспоминали, что дома у них тоже полным-полно неотложных дел.

Вот и на сей раз – один эшелон был и впрямь разбит, но подоспевшие корниловцы сноровисто сбрасывали под откос горящие вагоны, домкратами с бронепоезда опрокидывали паровоз, поражённый прямо в котёл удачным снарядом, и – даже оставляя собственных погибших товарищей – рвались дальше.

Павшие поймут и простят, когда придёт время встретиться. Но только в одном случае – если оставшиеся в живых победят.

– Товарищ нарком… они, похоже, взяли телефонную станцию…

– Да, Ян, взяли. Отключают все номера скопом, вычислить, где мы, они не могли.

– А вдруг смогли, Лев Давидович? Вдруг продал кто-то? Шкуру свою спасая? Товарищ Троцкий – лакомая добыча!

– Лакомая, согласен. Ну что ж… Правде надо смотреть в глаза. Командуйте отход, товарищ Лацис. Если пролетариат не желает защищать собственную революцию – тем хуже для пролетариата.

– У нас всё подготовлено. Поезд под парами.

– Идёмте. И отдайте приказ всем частям держаться до последнего.

Петербург, ночь с 16 на 17 июля, борт линейного корабля «Севастополь», рейд Кронштадта

– Итак, товарищи. Приходится констатировать, что Москва или уже в руках белых, или вот-вот окажется в их руках. Они понесли тяжелейшие потери, завалили город трупами, однако озверевшее офицерьё своего-таки добилось…

– Ггигогий Евсеевич, без общих слов, пгошу вас. Доложите лучше, как пгоходит поггузка ценностей на когабли эскадгы?

– Погрузка, Владимир Ильич, проходит планово. Все ценности из банков грузятся сейчас на линкоры. Основная часть – сюда, на «Севастополь», меньшие и не столь ценные – на крейсера. Центробалт произвёл отбор верных делу революции команд. Ненадёжные списаны на оставляемые нами старые суда. Всё новое, включая «Андрея Первозванного» и «Павла Первого», мы забираем с собой.

– Погодите, товарищ Зиновьев. Армия на Западном фронте оказала ожесточённое сопротивление