Ветви векового леса мгновенно осветились от брошенных в пламя сухих веток.

Когда пламя поднялось и хворост затрещал, на опушке раздалось глухое рычание. Это убедило охотников, что кафр не обманулся, и что в кустах близ лагеря, действительно, притаился лев.

— Карл, — прошептал один из голландцев, — выстрели; напугай его, и он уйдет. Нельзя же, в самом деле, позволить ему сидеть у нас под боком.

Карл прицелился и выстрелил в кусты. Раздался раскат выстрела; лев ответил громким, сердитым рычанием. Ему не хотелось уходить голодным. Убедившись, что он ушел, охотники спокойно занялись ужином. Только кафры ежеминутно косились на кусты, прислушиваясь и прерывая еду.

Прошло уже три часа после захода солнца. На небе появилась почти полная луна. Поужинав, буры накрылись шубами из бараньих шкур и заснули так спокойно, словно под ними была мягкая перина, а не твердая земля. Кафры все еще ели. Они не торопились, и не бросали еду. Слышался их тихий разговор.

— Лев не уйдет далеко, — сказал тот, которого голландцы звали Тембили. — Если ты, Нкуан, не станешь караулить, мне придется не спать всю ночь.

— Хорошо сперва я буду караулить, потом ты сменишь меня, — ответил тот. — Завтра, должно быть, нам придется бить слонов. Молодой вождь, по всей вероятности, не идет потому, что бродит по их следам.

— Нет! — возразил Тембили, — он пришел бы сказать. По всей вероятности, он заблудился.

— «Сильный» заблудился? — воскликнул Нкуан. — Коршун в воздухе, козел в степи и слон в лесу заблудятся скорее, чем он. Он видит с закрытыми глазами и слышит без ушей! Тсс… лев!

Оба напряженно слушали минуту, потом Нкуан сказал:

— Лев взбирается на кранц. Очевидно, он чует добычу. Он держится так близко потому, что отведал уже человеческого мяса. Что может он теперь слышать? Наверху, в кустах, какое-нибудь животное. Наше счастье, если это животное достанется льву на ужин. Ни ты, ни я не попадем ему в зубы, если у него брюхо будет набито.

Зверь пробирался так тихо, что как кафры ни следили за кустами, как ни напрягали слух, стараясь уловить звук, по которому можно было бы определить место, где находится лев, им не удалось ничего разобрать. Они хотели снова приняться за еду, когда в кустах блеснула молния. Ей ответил оглушительный рев; за ним последовало молчание, нарушаемое только раскатами лесного эха, повторявшего выстрел. За ревом разъяренного животного выстрела слышно не было.

Охотники поднялись от этих грозных звуков. Они ожидали, не будет ли нового призыва к опасности. Полминуты длилось молчание; наконец, заговорил Бернард.

— Это Ганс. По всей вероятности, он наткнулся на льва. Ганс! Ганс! — закричал он что было сил.

— Я здесь! — послышался с горки голос. — Бернард, это ты?

— Я! Ты не ранен?

— Нет! В кустах издыхает лев. Я не вижу его в темноте и не могу тронуться с места. Посветите!

Кафр и Бернард вытащили из костра по пылающей головне и, взяв ружья, взобрались на горку, откуда слышался голос Ганса.

— Сюда, сюда! — позвал Ганс. — Лев справа от вас; впрочем, он уже издох; не подходите, однако, близко, пока мы не убедимся в этом. Дайте головню — зажгу траву, тогда увидим. Он мертв — снимем с него шкуру. Ишь, какой красавец!

— Идем к нам, — уговаривал его Бернард, — поужинай и расскажи, где ты был, а потом уже будем снимать шкуру…

— Сперва нужно дело сделать, иначе шакалы в несколько минут испортят льва; он не успеет даже остыть, — ответил Ганс. — Итак, за работу, а потом за еду.

Гансу с двумя товарищами понадобилось немного времени, чтобы ободрать шкуру. Потом все трое вернулись в лагерь. Ганса встретили радушно, и он принялся за остатки ужина. Ганс Стерк ел спокойно, с аппетитом, свидетельствовавшим о продолжительном посте. В его внешности не было ничего особенного. Молодой, с виду не более двадцати двух лет, небольшого роста, он был плотно сложен; впрочем, эта плотность указывала скорее на ловкость и энергичность, чем на силу. Маленькие серьезные глаза, засевшие глубоко, казалось, говорили, что они видят больше, чем могут видеть два глаза. Товарищи, очевидно, хорошо знали его характер. Пока он ел, они даже и не пробовали заговорить с ним, отлично понимая, что им не добиться ответа, пока он не закончит трапезу. Наконец Бернард обратился к нему с расспросами:

— Расскажи нам, Ганс, что ты видел, что делал и почему так запоздал. Мы думали, что ты в темноте потерял дорогу и едва ли сегодня найдешь нас.

— Потерял дорогу? — удивился Ганс. — Ну, это было бы мудрено. Ведь на десять миль в окружности нет другой реки, кроме этой, на которой вы остановились. Я, действительно, хотел остаться в поле на всю ночь, да вспомнил, что у вас есть жирный олень.

— Из-за чего же ты хотел остаться?

— Да кто же любит бродить по кустам и пригоркам, когда после захода солнца прошло два часа и всюду ходят прожорливые львы? — отвечал Ганс.

— Кроме этого, тебя ничего не удерживало? — продолжал Бернард. — Ведь ты так внезапно ушел от нас.

— Было кое-что.

— Что же именно?

— Посмотри! — сказал Ганс, доставая из кармана темный комочек, напоминающий резину; на нем торчали редкие, жесткие волосы.

— Слоны? — раздалось несколько голосов сразу. — Счастливец! Ведь это первые… Самки или самцы?

— Как только я расстался с вами, мне удалось напасть на свежий след, — сказал Ганс. — Я боялся, что не найду вас, и потому не возвращался. Я шел один и увидел следы четверых слонов. По этим следам мне далеко идти не пришлось — они вели в лес. Место было хорошее — большие деревья, мало зарослей, видно далеко и передвигаться не трудно. Слоны оказались все вместе. Они не видели меня до тех пор, пока я не выстрелил и один