* * *

Фёдор проснулся ранним утром от топота и звона конской сбруи. Со двора слышались приглушённые утренним туманом голоса.

— Пефегерь прискакал, пефегерь, — услужливо лепетал сонный Филька. — Профу пофаловать в этот вот дом. Там его фиятефтво квартирует.

«Ну вот, — подумал Фёдор. — Совсем скоро снова в путь».

В полдень созвали военный совет. Фёдор слышал, как шепелявый Филька бегал между домами, созывая офицеров.

— Эй, беззубый! — окликнул его Фёдор. — Нетто прибыла депеша? Дождались?

— Дофдалифь, — подтвердил Филька. — Вфех клифют на фовет...

И помолчав, добавил:

— Иди и ты, фтоли. Его фиятельфтво и тебя фелает видеть. Но только, чтоб фидел тихо и в рафговор начальников не вфтревал...Эх, фледовало бы тебя не на фоветы фвать, а фнова в клетку пофадить, фтоб не буянил, по горам попуфту не тафкалфя и в фнофения с лафунтиками фрага не вфтупал...

— Голову отрежу... — буркнул Фёдор в ответ.

— Фто? — изумился Филька.

— Ты честный солдат, Филька, и потому гибель твоя должна быть почётной. Голова долой — и вся недолга...

— Полоумный! Как ефть, полоумный! Вот долофу его фиятельфтву, о том как ты...

— Туроверов! — из дома убитого Хайбуллы вышел капитан Михаил Петрович.

Фёдор обернулся.

— Генерал собирает совет. Желает видеть и тебя, а ты опаздываешь. Нехорошо! Неправильно! Довольно маяться, ступай сюда, нам предстоят новые дела!

И Фёдор побрёл в сторону сакли Хайбуллы.

* * *

На дворе стоял туманный полдень, а в сакле Хайбуллы царил густой сумрак. Офицеры сидели вокруг раскладного походного стола. Бумаги, разложенные перед ними, освещал колеблющийся свет лучины.

Из Грозной пришли тревожные вести. Мадатов, Износков, Переверзев, младшие офицеры — все были на совете. По очереди читали и перечитывали письмо командующего, писанное им в Грозной и отправленное Мадатову две недели назад:

— Давай-ка ещё раз, Михаил Петрович, — сказал Мадатов. — У тебя глаза молодые, мысли светлые. Хочу послушать ещё раз. Хочу знать ваше суждение, господа офицерство.

— «Целую тебя, любезный мой Мадатов, и поздравляю с успехом, — начал Переверзев. — Ты предпринял дело смелое и кончил его славно. Весть о том, что Коби освобождена от осады, порадовала меня чрезвычайно. А теперь должен я, любезный князь Валериан Григорьевич, стеснить твою деятельность. Того требуют новые обстоятельства. Потерпи немного, не далеки те времена, когда на службе Царю нашему полезна будет храбрость твоя и усердие. А ныне прошу спешить в Грозную. Здесь нам предстоят нелёгкие дела. Крепость полностью готова. Возведены все шесть бастионов, привезены батарейные орудия. Все мы здоровы и твой приятель, юный Цылов[35], передаёт тебе преогромный привет. Мы бодры и преисполнены решимости для новых дел. И это несмотря на то, что редкая ночь проходит для нас без тревоги. Чеченцы день ото дня становятся всё отважней. Выстрелы по ночам то и дело поднимают гарнизон в ружьё. Солдаты, проводящие дни на работах, а ночи без сна изнуряются. Ввиду всего этого решился я наконец проучить чеченцев, чтобы отвадить их от нашего лагеря. Приказал я пятидесяти отборным казакам из своего конвоя ночью выехать за цепь на назначенное место и затем, подманив к себе чеченцев, бросить пушку, а самим уходить врассыпную. Готовились к делу с вечера. Осмотрели местность, измерили расстояния, навели орудия. С наступлением ночи казаки вышли из лагеря, а канониры с пальниками в руках расположились ожидать появления горцев. Нам, старым охотникам, этот манёвр напомнил картину волчьей засады, каковые устраивают крестьяне в наших степных губерниях. Пушка оказалась отличной приманкой, горные волки попались в ловушку. Чеченские караулы, заметив беспечно стоявшую сотню, дали знать о том в соседние аулы. Тысячная их толпа на рассвете вынеслась из леса. Казаки, проворно обрубив гужи, бросили пушку и поскакали в лагерь. Чеченцы их даже не преследовали. Они спешились, столпились около пушки, принялись советоваться, как утащить её в лес. Я отдал команду, и шесть батарейных орудий ударили по ним картечью, другие шесть — гранатами. Все заряды попали точно в цель. Через минуту на поле лежали сотни исковерканных трупов конских и людских. Уцелевшие впали в паническое состояние. Они не решались бежать, принялись поднимать убитых. Между тем мои канониры вновь зарядили орудия и вновь грянул залп. Только тогда очнувшиеся чеченцы бросились бежать в разные стороны. Мы насчитали на месте побоища не менее двухсот трупов. Надеюсь, эта моя затея послужит для чеченцев хорошим уроком и надолго отобьёт охоту к ночным нападениям.

Ведомо мне, что ждут от нас чеченцы. Мыслят они, что войска наши, как прежде, пойдут напролом, погонятся за ними, застрянут в лесах, штурмуя завалы. Жестоко же ошибаются они! Решил я, и строго придерживаюсь этого решения, не давать им ни единого случая к лишнему выстрелу. Надеюсь, что такая тактика утомит чеченцев, поселит в них уныние и подорвёт последнюю дисциплину. Известно ведь и тебе, Валериан Григорьевич, что в наскоро собранных шайках дисциплина держится только во время беспрерывных битв или набегов.

Долгое время штурмовать русский лагерь они не решались, искали помощи. И вот, месяц тому, доходит до меня слух о тайных сношениях между Чечней и Дагестаном. Чеченцы будто ездили к аварскому хану и старались представить ему постройку крепости на их земле как посягательство на вольность всех кавказских народов. Предрекали, дескать, и Дагестану горькую участь, если русские не будут остановлены общими силами. По имеющимся у меня сведениям, посольство имело полный успех. Тебе известно, как неприязненно дагестанские владетели смотрят на возведение Грозной. Чуют, что я не остановлюсь на этом, но на сторону наших врагов пока не переходят. С Йовтой ты покончил — и это славно. Теперь сообща возьмёмся за Нур-Магомета, которого Дагестанские владетели отправили к Грозной во главе большой партии охотников. Я знаю: чеченцы ожидали прибытия лезгин с нетерпением, а между тем просили помощи и от соседних кумыков и от качкалыковцев.

В нашем лагере день ото дня становится всё тревожнее. Мегти-Шамхаль[36] из Тарков и Пестель[37] из Кубы доносят одинаково: в горах зреет дух мятежа, Дагестан накануне восстания. Я принимаю меры. Пестелю приказано было немедленно вступить с войсками в южный Дагестан. К кумыкам отправлена депеша, в которой я объявил, что ежели чеченцы, живущие на кумыкских землях, осмелятся поднять оружие, то не только этот народ будет наказан совершенным истреблением, но и кумыкские князья поплатятся своими головами. Я сам, лично, поведу войско в их земли!