— В твоих словах есть доля истины, Билли.

— Ну, я посмотрел на эту книжку и подумал: либо Шарлотта почти ни с кем не зналась, либо самое главное она записывала в другом месте.

— Полагаешь, что Шарлотта намеренно оставила поддельную записную книжку, чтобы замести следы? — Мейси испытующе посмотрела на Билли.

— Нет, вряд ли. Это не в ее характере. Особенно если она очень торопилась. Нет, думаю, дело было так: либо новую книжку ей подарили, либо старая истрепалась, и Шарлотта купила новую. Потом стала переписывать имена знакомых — конечно, это всего лишь предположение, мисс, — и в первую очередь тех, с кем общалась в последнее время, потому что они важнее. Но это не самое увлекательное занятие, и, забросив его, она по привычке пользовалась старой книжкой. От старых привычек, как от старых друзей, непросто избавиться.

— Верно подмечено, Билли.

— Ну да. И это хорошо, потому что самые важные ее знакомые записаны здесь — кстати, одну я сегодня видел, потом расскажу, — и нет давних знакомых, которых Шарлотта не видела лет сто и просто держала их имена в записной книжке, чтобы не забыть послать на Рождество открытку. И куда бы она ни запропастилась, старую записную книжку прихватила с собой.

— Впечатляет, Билли. Ты как следует поработал головой, — заметила Мейси, улыбаясь.

Билли выпрямился и потянулся за блокнотом.

— В общем, стоял я возле дома — сейчас гляну. Ах да, Лидии Фишер. Живет в Чейн-мьюз, место приличное, это уж точно. В общем, стоял я возле дома, разглядывал улицу, когда она подъехала. Признаться, дамочка что надо. Одета с иголочки, красная помада, черная такая штука на глазах, а на плечах одни меха. И конечно, как я мог с ней не поговорить, правда? — Билли красноречиво жестикулировал. — Она так промчалась мимо, что меня чуть к стене не припечатало, и я решил, что зайду к ней снова во время официального расследования. В общем, я представился, сказал, что работаю на вас и что у меня к ней конфиденциальный разговор.

— И ты беседовал с ней на улице?

— Ну, поначалу да. Сказал, что мы работаем на семью Уэйт, и она пригласила меня в дом. В гостиную наверху нам принесли чай. Замечу, дамочка при мне опрокинула пару стаканчиков: у нее на буфете стоял такой узорчатый хрустальный графин. Сдается мне, в ее доме только горничная и повар. И шофера наверняка тоже нет, потому она явно любит водить сама. — Билли откашлялся и продолжил: — И вот я говорю ей, мол, дело деликатное, Шарлотта Уэйт сбежала из дому и нас наняли ее отыскать.

— Хорошо.

— А она глаза закатила и как простонала «Опя-ять!», да с таким недовольством! А потом сказала: «Ничего удивительного, Шарлотта уже столько раз убегала, что ей впору на олимпийских играх выступать!» Я понял, к чему она, вспомнив о характере мисс Уэйт. Потом дамочка добавила: «Волноваться не о чем, полагаю, Шарлотта в конце концов сбежала в монастырь». На что я ей ответил: «Мисс Фишер, вы серьезно?» А она: «Миссис Фишер, с вашего позволения», — вся из себя такая гордая. В общем, похоже, во время последних двух встреч мисс Уэйт рассказала подруге, что расторгла помолвку и никак не может найти настоящую любовь. И еще, что ей, наверно, лучше будет уйти в монастырь — там от нее будет хоть какая-то польза.

— Так решила Фишер?

— Знаете, смешно получается. Сначала ей показалось, что Шарлотта пыталась произвести на нее впечатление, но потом поняла, что подруга, возможно, говорит всерьез, ведь раньше она уже ездила в один монастырь, куда-то в Кент. Такие дела.

— Что ж, любопытно. — Мейси понимала, сколь привлекательным мог показаться пресытившейся и несчастной девушке образ безмятежной монахини. Она вспомнила, как во время войны распространяли фотографии медсестер, выдавая их за образец непорочности и самоотверженности, подобающих членам религиозных орденов. Позже благодаря этим романтическим картинкам еще больше девушек шли записываться добровольцами в полевые госпитали.

— Интересно, что бы на это сказал Уэйт? — заметила Мейси. — Он не похож на верующего, и в записях Мориса не упоминается ни о его религиозной принадлежности, ни о католичестве.

— Думаете, Шарлотта пытается досадить отцу?

— Она, конечно, уже не ребенок, но способна и на такое, — задумчиво произнесла Мейси. — Знаешь, возможно, нам крупно повезло. Утром я промолчала об этом, потому что не хотела спешить с выводами и останавливаться на одном варианте, но в свое время я была знакома с одной монахиней, матушкой Констанцией Шертери. Она была аббатисой в общине бенедиктинцев, жившей неподалеку от Гиртона. Преподавала нескольким студентам религиозную философию. Поскольку орден у них закрытый, с посторонними они общаются через своеобразную ширму. Помню, как странно было поначалу слушать наставника через решетку.

— И в чем же наше везение, мисс?

— Всех подробностей не припомню, но вскоре после того, как я взяла отпуск и записалась медсестрой в добровольческий отряд, монахиням пришлось искать новое место. По-моему, их монастырь в Кембриджшире заняли военные, и могу поклясться, что они отправились в Кент. Мне достаточно сделать пару звонков, чтобы все выяснить, и если все верно, я тут же отправлю матушке Констанции письмо с просьбой о скорейшей встрече.

— А почему нельзя сразу туда поехать и проверить, там ли мисс Уэйт, и покончить с этим делом?

Мейси покачала головой:

— Нет, Билли. Если Шарлотта разыскала матушку Констанцию, аббатиса приложит все усилия, чтобы защитить и девушку, и уклад жизни бенедиктинцев.

— Держу пари, папаша Уэйт запросто ввалился бы к ним и, окажись там Шарлотта, просто выволок бы ее за шкирку.

— По крайней мере он мог бы попытаться. — Мейси улыбнулась помощнику. — Но ставить на него против матушки Констанции я бы не стала. Так что давай строго соблюдать этикет. Это нам еще поможет.

Билли кивнул, и Мейси достала свои записи. Она обрисовала Джозефа Уэйта, рассказала, как магазин буквально наполнился мощными флюидами его харизмы, как дружеская непосредственность влекла к нему покупателей и в то же время пугала подчиненных. Мейси разъяснила Билли, как сильно подобная робость продавцов противоречила их вдруг открывшемуся уважению к хозяину: особенно его почитали за заботу о семьях, потерявших мужчин на войне.

— Знаете, как говаривал мой старик отец? — вступил в разговор Билли. — Уважение подчиненных гораздо важнее их любви. А уважать можно и того, кто тебе не по нраву. Наверное, Уэйту не нужно, чтобы его любили.

— Думаю, это весьма точная оценка, — ответила Мейси, кивнув. — И второе, более важное: Джозеф Уэйт потерял на войне сына, ранее работавшего в том же магазине, и, вероятно, собирался передать ему дело.

Билли изумился.

— Так вот почему он такой, ну… несчастный. В конце концов, каким ему еще быть, если родная дочь, как засохший цветок?

— По-моему, он сказал «увядающая лилия». И да, это могло бы многое прояснить, хотя может и не иметь ни малейшего отношения к исчезновению Шарлотты — на чем мы и обязаны сосредоточиться.