— Ты думаешь, тебе это по плечу? Вир дал мне силу.

— Я знаю, что мне это по плечу, и ты тоже знаешь. Снимай доспехи. Ты позоришь все, что они олицетворяют.

Какой-то миг ему казалось, что она бросится на него, но она уронила меч и стала расстегивать свой серебристый панцирь. Он молча ждал, пока она осталась в голубой рубашке и серых бриджах.

— А теперь что? — спросила она.

— Теперь ты уедешь. Если я увижу тебя в лесу еще раз, ты умрешь. Убирайся с глаз моих долой.

— Я не виновата! — вскричала она. — Я не хотела становиться такой. — Он не ответил, и она подошла ближе. — Не гони меня, Мананнан.

— Если ты пробудешь здесь еще минуту, я снесу тебе голову с плеч. Убирайся! — Его ярость испугала ее, и она бросилась бежать через поляну. Мананнан, весь дрожа, опустился на землю. Там его и нашел Элодан через некоторое время.

Мананнан рассказал ему о том, что видел, и магистр вздохнул.

— Она по-своему права, Мананнан. Она не хотела быть вампиром — ее сделали такой. Но и ты поступил правильно, прогнав ее. Поможешь мне снять шлем? — Мананнан отстегнул его от ворота и повернул. — Спасибо, дружище. В доспехах я чувствую себя еще более бесполезным, чем раньше. Предоставленный сам себе, я даже панцирь не мог бы снять.

— Но драться ты стал лучше, — заметил Мананнан. Элодан взглянул на свою левую руку.

— Она начинает понемногу слушаться меня, но я не хотел бы встретиться в бою с искусным противником. Теперь нам, наверно, придется выбрать еще одного рыцаря?

Мананнан, покачав головой, взял панцирь Морриган и принес ему. Снаружи панцирь по-прежнему блистал серебром, но изнутри весь заржавел. Мананнан напряг мускулы, и панцирь у него в руках разломился надвое. Он отшвырнул обломки прочь.

— Доспехи служат зеркалом тому, кто их носит.

— Как же она попала в число избранных? — спросил Элодан.

— Не знаю, но мы потеряли Решето, а теперь вот и Морриган. Кто будет следующим?

— Нуада тоже погиб. Ночью мне явился во сне Лемфада. Поэта прибили гвоздями к дереву. Он отдал свою жизнь за людей из лесного селения.

Мананнан, ничего не сказав, устало поднялся на ноги.

— Пошли. День еще не закончился. — Он приготовился снова надеть шлем на голову Элодана, и тот, с грустью глядя на него, сказал:

— Тебе, должно быть, больно смотреть на нынешних рыцарей Габалы. Калека, неспособный одеться сам, разбойник, придворный щеголь, кузнец и номад, не имеющий никакого понятия о рыцарстве.

— Ты не можешь себе представить, Элодан, как я горжусь вами.

Король запустил украшенным драгоценностями кубком в генерала. Тот благоразумно не стал уворачиваться. Кубок угодил ему в лоб, рассек кожу, и по щеке генерала потекла кровь, но он продолжал стоять навытяжку.

— Болван! — бушевал король. — Олух бездарный! Мои солдаты голодают по твоей вине. Сколько обозов дошло до них за последние шесть дней? Говори, сколько?

— Один, государь.

— Один! Тебе дали пятьсот кавалеристов, с которыми ты прочесал все окрестности — и чего же ты достиг?

— Ничего, государь. Мы схватили одного из их разведчиков, и он сказал, что отрядом, нападающим на обозы, командует герцог Мактийский. Под пытками он выдал место их последней стоянки, но герцог уже ушел оттуда.

— Кто? — зловеще процедил король. — Кто ушел?

— Гер… изменник Роэм, государь.

— Ступай прочь и доложи Каршену, что ты разжалован. Будешь командовать очередной турмой, которая отправится в лес.

— Слушаюсь, ваше величество. Благодарю вас. — Генерал попятился к выходу из шатра.

— Как ты расцениваешь наше положение, магистр? — спросил король Самильданаха, стоящего у трона.

— Бывший герцог — достойный противник. Он наносит свои удары молниеносно и хорошо продумывает их. Он сжег около дюжины наших обозов. Потеряв при этом каких-нибудь шесть человек — ведь эта местность хорошо ему знакома. Но беспорядки в Фурболге тревожат меня гораздо больше.

— Какие там беспорядки. Мой гарнизон уже разделался с этой кучкой бунтовщиков.

— Это так, государь, но основные силы находятся здесь, с нами. Если вспыхнет восстание…

— Восстание? С какой стати? Народ меня любит — не так ли, Океса?

Новый герцог Мактийский почтительно склонил свою лысую голову.

— В точности так, государь. Но магистр беспокоится не напрасно — негодяи, которыми движет зависть или алчность, найдутся всегда.

— Что ты предлагаешь, Самильданах?

— Я думаю, вам следует вернуться в Фурболг с тысячью кавалеристов, государь. Это положит конец всем волнениям.

— Но я хочу видеть, как разгромят Лло Гифса с его мятежниками.

— Вы это увидите, государь. Теперь уже ясно, что у них, как бы стойко они ни оборонялись, недостанет людей, чтобы противостоять внезапному и мощному наступлению. Через пару дней два кавалерийских отряда войдут в лес справа и слева, на расстоянии двух миль, и встретятся посередине. Я во главе остального войска нанесу удар здесь. Враг будет вынужден отойти назад.

— Тогда я останусь и посмотрю.

— Государь, это всего лишь начало. Одним ударом их не прихлопнуть. Мятежу настанет конец, но потребуется несколько недель, чтобы выловить их всех. Боюсь, что нескончаемое прочесывание леса наскучит вам до предела.

— Хорошо, Самильданах, я послушаюсь твоего совета. Только Лло Гифса не убивайте: его и прочих рыцарей-изменников следует казнить в Фурболге.

— Будет исполнено, государь.

— А что ты намерен предпринять против изменника Роэма?

— Мы отправим из Макты очередной обоз, который, помимо охраны, на расстоянии мили с севера, юга, востока и запада будет сопровождать кавалерия. На этот раз Роэму не уйти. Я сам отправлюсь с обозом.

— Пришли мне его голову. Я насажу ее на пику над главными воротами города.

— Я пришлю вам ее, государь.

Бывший герцог, окруженный солдатами, своим двуручным мечом не давал им подступиться к себе. Один, который сунулся слишком близко, получил смертельный, чуть не обезглавивший его, удар. В полумиле к западу гигантским змеем поднимался вверх дым горящего обоза. Вокруг лежала его дружина; они сражались храбро, но враг подавил их своим числом. Только Роэм в своих отражающих удары доспехах был еще жив.

— Ну, герои, подходите, — подзадорил он. — Кто еще хочет спеть свою лебединую песню?

— Боюсь, что ты, — сказал Самильданах, продвигаясь внутрь круга. — Не собираешься ли ты сдаться?

— А ты? — спросил Роэм.