— Тетушка! А мой старый браслет где?

Все участвовавшие в экспедиции переглянулись, охлопали карманы и даже Шалика проверила свою заплечную сумочку.

— Вот глупышка! — ругнулась волшебница, — Я же там с тебя его сняла и наверное, оставила. А сплав, из которого браслет-заглушка сделан, подороже золота будет…

Капитан Ван Хален вызвался было вернуться на остров, но барон весьма резонно возразил, что присутствие того на борту нужнее.

— Пора бы и к отходу готовиться… что-то у меня предчувствие нехорошее…

В конце концов он сам решил вернуться в пещеру. За ним по своей неугомонности увязалась и Линн, после временного возбуждения опять впавшая в вялое спокойствие. Шлюпка вновь отвалила от борта и понеслась к острову. Сидя на банке, девушка равнодушно щурилась от иногда попадавших ей в лицо соленых брызг, отупело глядя вперед и поглаживая свое украшение, отзывающееся радостным журчанием на каждое касание пальцами.

Вскарабкавшись снова по расщелине следом за чернокнижником, девушка прищурилась на мелькающее в разрывах облаков полуденное солнышко и заметила вслух, что погода портится, а устраивать над ней насилие вновь ей отчего-то не хочется.

— Наверное, что-то я на пути сюда перемудрила…

Спутник ее в погодных делах совсем никак не разбирался, потому лишь бросил хмурый, встревоженный взгляд вверх и кивнул. Подойдя к спуску в расселину, он привязал за приметный каменный палец давешнюю веревочную лестницу. Подумал чуть, явно слегка встревоженный своими предчувствиями, и стал спускаться.

Линн демонстративно огляделась и погладила не менее встревоженную Синди.

— Я здесь побуду. Что-то и меня трясет…

Спустившись по перекладинам так, что наверху виднелась лишь голова, барон посмотрел на подрагивающую невесть от чего девушку, подумал, кивнул опять — и стал спускаться дальше.

А юную ведьму трясло так, словно она стояла на ветру в лютый мороз — даже лицо и руки побелели. Несколько раз с усилием глотнув воздуха, ибо от страха даже дыхание отказало, Линн дождалась, пока привязанная лестница прекратит вздрагивать.

Из рукава ее в ладонь скользнул до поры закрепленный в наручных ножнах стилет.

«Все?… Или нет?.. Есть еще возможность свернуть!» — пронеслось в голове у девушки.

— Нет… — простонала трясущаяся от лихорадочного возбуждения юная ведьма и одним взмахом отточенной стали отрезала трос, держащий веревочную лестницу. С тихим шорохом та улетела в бездонную глубину расселины, унося с собой последние сомнения.

«Нет назад пути, нет…» — билось в мозгу у девчонки.

Линн уже неслась обратно к шлюпке, напрасно уговаривая себя не спешить — не споткнуться и не сломать чего-нибудь о скалы. Кубарем, обдирая ладони о шершавый камень, она слетела в шлюпку.

— Уходим! Быстро!

У матросов, завидевших бледное, перекошенное лицо девушки и ее ободранные руки, не возникло даже вопросов. Толстая, пузатая крутобортая шлюпка рванула с места, словно завидевший кошку пес. Гребцы налегали так, что весла если и не гнулись, то потрескивали в уключинах точно.

А на расстеленном на дне парусе, скрючившись и подрагивая, лежала Линн и бескровными губами шептала беспокойно мечущейся дрорде:

— Только бы успеть…

Капитан стоял на мостике, и снятая, прижатая к груди шляпа трепетала в его руке. Он смотрел не отрываясь — как гигантская, выросшая, казалось, от самого морского дна волна вздыбилась на полнеба — и накрыла кажущийся таким крохотным удаляющийся островок своей широкой, тяжелой лапой.

«Колесница славы» на всех парусах удалялась от канувшего в океанской пучине острова, словно за ней гнались все морские демоны. В шуме ветра Ван Хален почти различал их свист и хохот, а потому порадовался своей предусмотрительности, когда наряду с ремонтом провел и чистку днища своего корабля от водорослей и ракушек, что весьма прибавило бригу скорости.

Едва поднявшись на борт, ведьма приказала немедля уходить от острова. Приказ был выполнен, хоть и с колебаниями, но беспрекословно. И все же доблестный моряк все стоял и стоял на корме, глядя вдаль. И прижимая к груди снятую шляпу.

* * *

Как прошла больше похожая на полет безумная гонка с попутным штормом, Линн не запомнила. В мутной, давящей и раскачивающейся тишине на нее смотрели темные глаза. С удивлением, обидой и укоризной. И решетки тюремной кареты все сильнее и сильнее разделяли их.

Уплывали, уплывали прочь милые, непослушные черные локоны. И в глухом мельтешении таял, таял…

Таял — этот родной и любимый взгляд…

Яростный, прилетевший вслед за кораблем шторм ударил по Сарноллу с неистовством безумца. Он пригнал с полночного заката тяжелые океанские валы, проходившие беспрепятственно в бухту. Раскачивающие тяжело переваливающиеся на волнах корабли и заставляющие их с глухим скрипом наваливаться на каменные стенки причалов.

Заслышав вой обезумевшего ветра, Эккер оставил все свои дела. Уже сбегая по залитой дождем брусчатке в порт, он едва не оглох от тяжелых ударов волн. Стоя у пристани, морской колдун пригляделся к разгулявшейся погоде и озадаченно нахмурился. Что-то тут не то — не иначе, как кто-то балует с Силами. Надо бы найти обоих портовых мастеров погоды да с ними вместе попытаться угомонить стихии… и Эккер поспешил в лоцманскую, где обычно находились дежурящие колдуны.

Здесь-то ему портовый чиновник и сообщил, надрывно крича почти в ухо, что вернулась «Колесница славы» и стоит как раз на седьмом причале. «Ах вот оно что — значит, у хулиганки Линн получилось!» — подумал Эккер и, придерживая одежду, что так и норовило сорвать ветром, помчался к месту стоянки корабля. Колдун успел как раз к тому моменту, когда дюжие матросы аккуратно передавали на каменный пирс пассажиров и их багаж.

— Линн, ты меня слышишь? — Крик Эккера прорвался сквозь завывание ветра. — Помоги, я один не справлюсь!! Иначе весь флот разобьет к чертям морским!

Две ладони взметнулись навстречу тугой порывистости ветра — большая и сильная Эккера и маленькая, бледная — ведьмы. Властно взметнулся призыв и привел разгулявшуюся погоду к повиновению.

Несколько ангов спустя облака развеялись, выглянуло несмелое солнце, и лишь чуть более сильный ветер с моря да выброшенные на мол рыбачьи баркасы напоминали о недавней стихии.

Линн упрямо встряхнула головой.

Унеси мою печаль, соленый ветер!

И иголочка, исподволь точившая душу, улетела вместе с уносимой воздушным потоком чайкой.

Спрячь мою кручину, да на дне морском — под тяжел камень, под присмотр чудищ неведомых!

Сгинула грусть-тоска, схоронившись в глубинах темных.

Не прошу радости, но прошу покоя — и силы сделать все как надо.

И успокоилось сине море, выдохнуло наверх пару дельфинов. И понеслись те, радостно выпрыгивая из воды, к закатному солнышку.