– По своему желанию. За свое Отечество стою.

– Верное решение, Никитин. – Генерал все время с интересом разглядывал старшину. – Ради такой встречи и по маленькой пропустить не мешало бы.

– Не велика беда, – сказал Никитин и тут же предложил: – Для полноты удовольствия давайте, товарищ генерал, чайку горяченького попьем – все приятнее на душе будет.

Пока чай грелся, генерал рассказал нам историю взятия Баку и то, как ему член Реввоенсовета Кавказского фронта Орджоникидзе вручил орден Боевого Красного Знамени. Рассказал он об этом без всякой рисовки, простецки, как солдат солдату.

В час ночи в лесу неожиданно загрохотало – рвались вразброс снаряды и мины.

– Значит, с утра немец начнет прочесывание леса, коль бьет из артиллерии, – заключил генерал. – Пора, товарищи, в путь.

По бездорожью, через овраги, минуя болото, по кустам, описав полукруг километра в два, главная колонна приблизилась к дороге Буслава – Беляево.

– Немецкие танки впереди! – закричали в голове колонны.

– Ложись! – прозвучала команда.

Прошли минуты напряженного ожидания. Оказалось, что танковый десант немцев вновь замкнул кольцо вокруг наших подразделений. Нас отсекли от части прорвавшихся войск.

Ефремов сидел на пне и говорил комдиву 160-й стрелковой дивизии:

– Мы сильно оплошали. Отстали от 338-й. Комдив, ведите группу прорыва напролом! Другого выхода нет.

Атака была неожиданной. От взрывов и ружейно-пулеметного огня вздрогнул воздух. Немецкие танки загорелись, а солдаты, бросив вездеход, кинулись наутек. Они стреляли нам во фланги.

– Бегом! Бегом! – торопили нас командиры.

Тяжело было бежать по полю. Небольшому, выпуклому, покрытому глубоким снегом. Много там нашего брата осталось.

Пот с меня лил градом. Душа изнемогала от усталости. Но я летел через поле, а потом прыгнул в кусты на той стороне. Пули так и стригли ветки. Казалось, автоматчик стреляет рядом. Я схватился за автомат и гранату – все оказалось при мне, ничего не потерял. Подумал: что будет, то и будет. И побежал дальше, через кусты к большому лесу. Крик, стоны, стрельба…

Сколько я так бежал, не помню. Упал от изнеможения. Может, даже уснул. И сколько проспал, не знаю. Встал, пошел дальше. Вскоре примкнул к группе старшины Васильева. Старшина хорошо знал Темкинский район. Он и повел нас.

Переползая через реку Истру, уже на нейтральной полосе я был тяжело ранен в голову. Утром меня подобрали стрелки лыжного батальона, которые стояли в обороне под Угрюмовскими высотами.

Как дальше развивались события, мы узнали из письма, спрятанного в дупле дерева на месте последнего боя рядовым Александром Ивановичем Сиротиным: «Наша группа, в которой находился командующий, была небольшая: около двух взводов. Командовал сам генерал Ефремов. Рано утром на опушке леса группу атаковали немцы. Боеприпасов у нас почти не было, имели по нескольку патронов на винтовку. Мы оказывали сопротивление врагу как могли. Оторвались от противника и ушли в глубь леса. Командарм Ефремов в этом бою вторично и тяжело ранен в тазовую кость»{18}.

В неравном бою ефремовцы гибли, но врагу не сдавались. С командармом осталось всего семеро: адъютант Иванов, снайпер Арефьев, старшина Апанасенко, рядовой Яремчук, одесский рабочий Балобан, вестовой Колтушев и студент-медик Зильберштейн. С раненым генералом они пробирались через овраги в дальний лес. Два дня лежали на морозе лицом к Ефремову, согревая командарма своим дыханием. На третью ночь подошли к селу Слободка и забрались в церковную пристройку.

На рассвете цепи фашистов окружили отважную восьмерку. Превозмогая боль, упираясь рукой в бревенчатую стену, генерал выговорил:

– Ребята, бьемся до последнего.

Эсэсовцы упорно стремились овладеть пристроем, но всякий раз их встречал меткий огонь отважных. Когда в стволе остался один патрон, Ефремов собрал остатки сил и сказал своему адъютанту:

– Иванов, останешься живым, расскажешь нашим. Фашистам нужен генерал Ефремов. Но этому не бывать!

Из воспоминаний И. В. ЯКИМОВА, бывшего шифровальщика штаба 33-й армии

С августа 1941 года по апрель 1942 года мне посчастливилось служить помощником начальника шифровального отдела штаба 33-й армии.

После двухмесячного наступления армии от Москвы в конце января 1942 года для освобождения города Вязьмы была создана ударная группа в составе трех дивизий[149]и ряда спецчастей. Для руководства ударной группой была создана оперативная группа во главе с командующим армией генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым. В состав группы входили почти все начальники служб армии, в том числе группа офицеров 8-го отдела армии в составе пяти человек, куда вошел и я.

В феврале 1942 года в тылу врага уже действовал 1-й кавкорпус Белова. Кроме того, в марте нам на помощь был высажен воздушный десант на парашютах – 4-й ВДК Казанкина. Всего в окружении оказалось тысяч 40–50. Это была громадная сила, но через небольшое время мы оказались без боеприпасов и продовольствия. Зима, все вокруг сожжено, масса раненых. Но бои не прекращались ни днем ни ночью. Как правило, воевали только ночью. С криками «Ура!» бросались на врага.

К началу марта на каждую винтовку выдавалось по 5 патронов в день[150], а на орудие – один снаряд. Попытки сбросить нам боеприпасы на парашютах были малоэффективными, иногда сбрасывали на парашютах сухари, концентраты, но, как правило, большая их часть оказывалась у врага. В марте почти вся техника была выведена из строя, так как не было горючего, снарядов и т. п. Практически мы оказались совсем безоружными.

Весь период нахождения армии в окружении связь с нашим вторым эшелоном, Западным фронтом и Ставкой осуществлялась только шифром, проводной связи не было. Мы, работники 8-го отдела, были настолько перегружены работой, что приходилось спать за столом, сидя в землянке. Работали по 20 часов, кроме того, редкую ночь или день не приходилось отбивать немцев, прорвавшихся к штабу армии. К концу марта нас из пяти человек осталось трое: старший лейтенант Зигун Иван, младший лейтенант Кузнецов и я. Кузнецов погиб при прорыве из окружения, судьбу Зигуна Ивана не знал я до последнего момента[151].