Из всех дуэлей — правильных и неправильных — этот бой назову просто прекрасным! Никогда разом не выказывал никто такой твердости и присутствия духа, rie являл столько же выдержки, здравомыслия, достоинства в манерах, легкого и непринужденного юмора и естественной доброты. Что до мистера Адама, не могу описать его, ибо не вижу возможности разобрать в тумане горном всей зловредности рекомой натуры{427}.

Фокс явно продемонстрировал наличие у него глубокого «полного трюма», тогда как Адам, похоже, никак не преуспел в этом.

Четыре месяца спустя, в марте 1780 г., еще два политика пришли в Хайд-Парк разобраться в противоречиях друг с другом: на сей раз речь о полковнике Фуллартоне и эрле Шелберне. Шелберн, который три года спустя немного побыл премьер-министром, задел Фуллартона, парламентария от Плимптона, осмелившись «со всей аристократической наглостью» оспорить патриотизм и верность Фуллартона и полка, которым он командовал. Для армейского офицера это было чем-то вроде красной тряпки для быка. Шелберн получил вызов, и оба господина поприветствовали друг друга на дуэльной площадке утром 22 марта. Джентльмены — а их разделяло 12 шагов — не сумели достигнуть попадания первым выстрелом. Шелберн, поначалу не желавший стрелять вообще, разрядил оружие в Фуллартона после того, как тот сделал свой выстрел. Затем полковник выстрелил вторично, попав Шелберну «в пах справа». Тут Шелберн выпустил заряд в воздух{428}.

Хорас Уолпол, как и всегда, нашел возможность своеобразно высказаться о случившемся. Пересказывая дуэльную историю другу, Уолпол написал о ранении Шелберна следующее: «Держался он таким молодцом, что на вопрос о том, как он себя чувствует, посмотрев на место (куда его ранило), ответил: «Ну и ну, надеюсь, леди Шелберн не станет так уж сердиться»{429}.

Есть, однако, и серьезная сторона у всего этого парламентского рыцарства. В тот же самый день, когда преисполненные благородства Шелберн и полковник Фуллартон сражались в Хайд-Парке, сэр Джеймс Лоутер взял слово в Палате общин. Он высказался в том духе, что дуэли, проистекавшие из повседневных дел законодательного собрания, «превратились, похоже, в такую прочную традицию», что Палата должна принять какие-то меры для борьбы с этим. Он настаивал на чрезвычайной важности для Палаты противопоставить что-то ставшей обычным явлением дуэльной практике, ибо сегодняшнее положение дел глубочайшим образом угрожает свободе слова. В отчете «Ежегодной хроники» дается освещение продолжения речи Лоутера:

Если свободные дебаты воспринимаются как личные оскорбления, а вопросы общественного характера, которые рассматриваются в той или другой палате парламента, начинают все больше решаться силой оружия, британское законодательное собрание превратится в сейм польской шляхты. В подобных условиях, как он считает, членам парламента лучше вообще отбросить законодательные дискуссии, оставить здание и направляться в поле, где, не утруждая себя всеми прочими заботами, они сразу смогут взяться за оружие, прибегая к нему как к единственному арбитру, способному рассудить их политические противоречия{430}.

Высказывание, конечно же, имело резонанс, оставшийся, впрочем, больше именно резонансом, поскольку слова, безусловно, не прошли не замеченными парламентариями, хотя они и продолжали, как прежде, приглашать друг друга для бесед в неформальной обстановке с пистолетами в руках. В 1794 г. член парламента Эдуард Бувери оставил бренный мир после поединка с лордом Танкервиллом.

Политические дуэли не заметили рубежа веков и продолжали неплохо чувствовать себя и в девятнадцатом столетии. Не ранее и не позднее

1835 г. парламентарий мистер Роубак дрался с обидчиком на дуэли из-за газетной публикации, а еще через четыре года маркиз Лондондерри (тот самый, который выяснял отношения с мистером Бэттьером в 1824 г.) по причине политических противоречий обменялся выстрелами с сыном Генри Граттэна. Политические пертурбации, связанные с прохождением акта Большой парламентской реформы 1832 г., как легко себе представить, вызвали фонтан эмоций во взаимоотношениях вигов и тори, что не замедлило отразиться на всплеске интенсивности дуэльной активности. Одним из первых так называемых «реформенных» поединков стала дуэль между Чарльзом Теннисоном д’Эйнкуртом и лордом Томасом Сесилом, состоявшаяся 18 июня 1831 г. Д’Эйнкурт, депутат вигов от Стамфорда, усмотрел тень порочащего его намека в словах и выражениях речи Сесила, которую тот произнес на собрании горожан (судя по всему, в Стамфорде. — Пер.). Д’Эйнкурт потребовал от Сесила разъяснений, в чем встретил отказ, а потому, что называется, попросил обидчика на выход. Оба нашли друг друга в Уормвуд-Скрабс, где каждый сделал по выстрелу без причинения взаимного ущерба. На следующий день д’Эйнкурт написал отцу, не скрывая, что «это глупый способ разрешения споров, но при всех обстоятельствах иначе просто никак разногласий и не поправить»{431}. Двое суток спустя д’Эйнкурт пересказывал разговоры остряков из Вестминстера по поводу дуэли: «Полагают, что то был только номер первый из серии реформенных дуэлей и что повсеместно признается закономерным, что охотничий сезон по праву открыл служащий артиллерийского департамента [Сесил]»{432}.

Прежде чем оставить тему британских политических дуэлей, обратим внимание на по меньшей мере три наиболее известных события такого рода: поединки с участием Уильяма Питта, Джорджа Кэннинга и герцога Веллингтона. Фигуры в известной мере разных классов в том, что касается Питта и Веллингтона, бывших премьер-министрами на момент участия в дуэлях, и министра кабинета Кэннинга, ставшего, правда, премьер-министром, но значительно позднее того момента, когда он дрался с другим членом кабинета — виконтом Каслри. Подробности рассматриваемых дуэлей слишком хорошо известны, чтобы придирчиво освещать их и разбирать события по косточкам. Интерес к этим трем дуэлям знаменитостей в отклике на них со стороны общества в целом и отдельных личностей. Рассматриваемые поединки способны рассказать очень и очень много об отношении к дуэлям современников. Особенно интригующим выглядит тот факт, что — по причине чрезвычайно высокого положения участников — во всех случаях мы отмечаем реакцию также и короля, что дает нам возможность перехватить взгляд на дуэли из королевского дворца.

Хронологически первым из трех идет поединок Уильяма Питта. В мае 1798 г. Питт обратился с просьбой к Палате общин поставить на голосование некоторые поправки к правилам набора живой силы для ВМФ. Во время последовавших обсуждений Джордж Тирни — de facto лидер оппозиции вигов — оспорил сам способ, которым Питт подал вопрос на рассмотрение Палаты. Питт, в свою очередь, высказался в отношении мотивов Тирни в том, что касалось его противодействия закону, в общем, фактически обвинил Тирни в недостаточном патриотизме во время войны. Подобное среди политиков в восемнадцатом веке, конечно же, находилось вне всяких представлений о терпимости, а потому на следующий день Питт получил вызов. Господа встретились на Патни-Хид 27 мая, оба промахнулись; второй выстрел Питт сделал в воздух. После выяснения отношений дуэлянты вернулись в Лондон. Нет ничего удивительного в том, что происшествие вызвало сенсацию.