Я уже лежал на боку, глядя на ее спину, на концы волос над атласным воротом пижамы, на все тело, в почти полной темноте обретшее кажущуюся массивность.

Я сосредоточил взгляд и всю заключенную в нем энергию на ее затылке. Фокус из пятого класса. Чтобы заставить кого-нибудь обернуться. Заставить Арлин Дэвенпорт покраснеть, уставившись на кончики ее ушей. Заставить Айру Миллмана почесать затылок, сосредоточив глазки-буравчики на его шелковистых черных волосах. И ведь работает.

– Как же здесь невыносимо жарко, – пробормотала Джейд. Это она самой себе? Не уверен. Она извивалась под одеялом, взмахивая рукой. Готовая сбросить с себя все. Но нет. – Как в августе.

Жарко. Может, она имеет в виду, что я придвинулся слишком близко? Обдал ее жаром своей крови.

Я подумал о ее крови. В головокружительном приступе жажды и изнеможения я страстно пожелал стать ее кровью, сделаться той субстанцией, которая непрерывно циркулирует через каждый дюйм ее тела.

Ее менструальная кровь.

Веревочка «Тампакса», путающаяся в лобковых волосах.

Ее влагалище. Половые губы, жаждущие моего прикосновения, влажные, раскрытые. Заглянуть внутрь ее тела. Оказаться внутри ее тела. Слиться.

Родимое пятно оттенка дубовой коры на внутренней поверхности ее бедра.

Покрыть поцелуями ее живот, сомкнуть губы над пупком, коснуться языком укромного складчатого дна, двойной орбиты пушка на животе, который вздымается от волнения.

Ее рука на моей голове. Сдвигает меня ниже. Мягко. Дальше, о, еще дальше.

Джейд перекатилась на спину. Подняв колени, упираясь ступнями в матрас, сложив под простыней руки на животе. Глядя на меня искоса.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Но она же ненавидела этот вопрос. Она считала, он отталкивает людей друг от друга, из-за него труднее сказать правду. Одновременное разрушение границ приватности и интимности.

Она изменилась.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Глупый вопрос. Извини. – Она покачала головой. Вздохнула. На мгновение отвернулась, а затем снова уставилась широко раскрытыми глазами в потолок.

Взгляд на ее профиль. Тонкий нос. («Девушки-иудейки ненавидят меня за мой нос».) Глубокая ямочка на подбородке. Высокий выпуклый лоб, который всегда казался прозрачным, словно расписное стекло.

– Не знаю, Дэвид, – обожгла она меня горячим шепотом, будто увлекала в альков. – В конце концов, кому-то из нас придется спать на полу.

Я протянул руку и коснулся ее плеча. Она никак не отреагировала, и, пребывая в смятении чувств, я едва не отодвинулся снова, однако руки не убрал.

Она повернула голову. Мы смотрели друг другу прямо в лицо.

– Как это все странно, правда? – спросила она.

Я кивнул, но не так, будто соглашался, что это странно. Мой кивок означал, что я услышал ее. Он означал «да», обширное, всеохватное «да». Одурманивающее «да»…

Мы снова погрузились в молчание. Оно стало теперь просторнее, насыщеннее, привычнее: в нем не было застоявшегося воздуха. И в этом молчании я чувствовал, как ее влечет ко мне. Мы вдруг снова оказались в той точке, где могли без малейших усилий сблизиться.

Мое прикосновение стало более весомым. Я не придвинулся к ней, однако сама мысль об этом изменила положение моего тела.

– Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, – сказала Джейд.

В какой-то миг она была готова отвернуться, но не отвернулась.

– Я не был уверен, – произнес я, и собственный голос меня удивил: он стал густым, зыбким, как-то распух, выходя из привычных границ.

– Но нам лучше остановиться, – добавила она. – Мне почему-то так тревожно. Это все секс. Жажда. Вечная, отчаянная жажда. Ты впадаешь в зависимость от секса. В зависимость от оргазма, от этого проклятого облегчения, если уж говорить начистоту. И вполне вероятно, Дэвид, что сейчас на твоем месте мог бы быть кто угодно. И мне действительно кажется, что это несправедливо.

Джейд выпростала руку из-под простыни и положила ладонь мне на грудь. Сердце. Должно быть, она услышала, как колотится мое сердце. Прикоснулась от изумления. Или чтобы заглушить его звук.

Я смутно сознавал, что ее слова о том, что на моем месте мог бы быть кто угодно, должны меня задеть. И вероятно, задеть преднамеренно. Однако они скользнули мимо. Ее двойственность, кажется, почти ничего не значила. Всего лишь проблема на уровне интеллекта… Как можно сравнить это с прикосновением ее мягкой сухой ладони к моей груди?

Мои пальцы сжались, затем разжались и двинулись дальше по ее плечу к ключице. Рука Джейд на моей груди напряглась, потом расслабилась.

Кто-то из нас пошевелил ногой. Я ощутил, как по мне скользнул прохладный атлас ее пижамы. Отстранился.

Я придвинулся к Джейд и положил руки ей на плечи, готовый в любую минуту притянуть ее к себе.

Она наклонилась ко мне поближе. Размытая темнота, потревоженная шумом ее дыхания.

Ее колено коснулось моего. Отодвинулось. Снова коснулось.

Затем ее рука переместилась с моей груди на щеку. Какая-то печаль в прикосновении. Какое-то затаенное прощание. Я еще крепче обнял Джейд. Она уперлась лбом в мой лоб, нос к носу. Губы потянулись вперед, однако замерли в миге от поцелуя.

А потом поцелуй: легкий, застенчивый, краткий. Купальщики, пробующие ногой морскую воду. Мы отстранились друг от друга, глядя невидящими глазами. Наша телесная близость не только заслоняла рассеянный свет комнаты, но и подталкивала к добровольной слепоте. Мы увидели достаточно, чтобы зайти так далеко. Словно пилигримы, которым пришлось пройти через бессчетное число комнат и выдержать самые трудные испытания, теперь мы оказались в комнате физического желания, и даже истина стала не так уж важна, истина могла и подождать. Мы снова поцеловались. Рты наши были жаркими и скользкими, зубы стукались. Рука сама взялась за трусы и начала стягивать их. Инстинктивно. Я одернул себя, обвил Джейд руками и с силой прижался к ней.

– Дэвид, Дэвид, – произнесла она. Как заклинание. Доказывая себе, что я – это действительно я. Вынуждая себя признать это.

Вздох. Ее или мой? Заключенное в нем нетерпение подсказало, что это Джейд. Она хотела, чтобы то, чему суждено произойти, заявило о себе.

– Я так тебя хотел, – сказал я. – Постоянно.

– Я так и не посплю.

– Это неважно. – Я все еще крепко сжимал ее, глядя через комнату на неровное серое окно.

У нее перехватило дыхание.

– Я хочу заняться любовью, – прошептала она.

Я ослабил объятия, желая посмотреть ей в лицо. Но она крепко держала меня.

– Нет, – тут же сказала она. – Не хочу. Не хочу. Мы не можем заниматься любовью, и это не то, чего я хочу. Я просто хочу испытать оргазм. Я хочу получить… – (Я ногой раздвинул ее колени.) – Ты мне поможешь? – тихо спросила она. – Тебе захочется так, как ты делал когда-то? Сначала я, потом ты. Мы ведь так делали. – Она скользнула по простыне, опускаясь на несколько дюймов, отчего мое колено оказалось тесно прижатым к ее промежности. Она ритмично двигалась вперед-назад, устраиваясь поудобнее. – Я хочу кончить, – прошептала она. – Помоги мне. Пожалуйста. – В ее голосе было что-то одичалое, несколько жестокое – так беглый каторжник просит воды.