Вдобавок и Чарлз откровенно любовался дочкой. Как викарий, в обязанности которого входит посещать больных, он имел более свободный доступ, в том числе и в родильное отделение, а круглый воротничок и пустой рукав гарантировали Чарлзу почтение со стороны медперсонала. Самостоятельно поднять дочку он не смог, но сестры уж постарались, с комфортом уложили ее на единственную руку преподобного. Чарлз ходил к Стелле почти ежедневно, обычно с Адой или Марджори. Один раз он появился в компании мисс Бёрч.

– Как ты хочешь ее назвать?

– Хороший вопрос, дорогая. Должен признаться, я не думал об именах для девочек. Может, назовем ее Лиллиан, в честь моей матери…

– Дэйзи, – сонно возразила обложенная подушками Стелла. – Я бы назвала ее Дэйзи.

Чарлз несколько растерялся, но на выручку Стелле пришла мисс Бёрч.

– Восхитительное имя. Дэйзи. В нем – вся свежесть весны[29].

Почти каждый день менялись соседки по палате, и вот наконец Стеллу тоже выписали. Она пролежала дольше обыкновенного, потому что девочка по-прежнему едва брала грудь. День за днем Стелла чувствовала, как растет раздражение медсестер, как они все меньше стараются скрывать его – словно Дэйзи нарочно упрямилась, а сама Стелла из вредности не желала повлиять на дочь.

В затхлом приходском доме лопнул радужный, переливчатый пузырь, в котором до сих пор пребывала Стелла. Женские запахи – грудного молока и хозяйственного мыла – сменились неистребимой вонью вареной капусты. Дэйзи тоже, казалось, почувствовала перемену. Она стала капризной, беспокойной, плохо засыпала и хныкала своим тонким, пронзительным, неестественным для человеческого существа голосом порой по несколько часов кряду.

– Бедняжка всегда полуголодная, – ворковала над ней Ада. – Может, попробовать дать ей немного муки с водой?

Стелла послушалась совета и почти с облегчением увидела, что девочка не принимает и мучную смесь; значит, вина лежит не на одной только Стелле. Уж конечно, будь Дэйзи голодна, она бы ела? Синяк сошел, остался только шрамик в виде полумесяца. Завернутая в одеялко, которое связали для нее приходские дамы, Дэйзи выглядела обычным младенцем. Однако, купая девочку, Стелла каждый раз отмечала, какое тщедушное у нее тельце, особенно в сравнении с большой головой. В такие минуты Стеллу охватывала паника, она терзалась от собственной беспомощности и никчемности.

Добрые прихожане текли к ним в дом бесконечной рекой, подмечали все: и немытую посуду в раковине, и тазик, в котором киснут вонючие пеленки, и сальные волосы Стеллы, и кофту в молочных пятнах. По утрам, по дороге за покупками, заглядывала Ада, забирала продуктовые карточки и спрашивала, чем конкретно их отоварить. Стелла, измотанная очередной бессонной ночью, предоставляла Аде решать самостоятельно. Дот, Марджори и Этель регулярно таскали в приходской дом супы и молочные пудинги. Чарлз поощрял их, с аппетитом ел подношения, всячески превознося щедрость своей паствы, а Стелла чувствовала: ее запас благодарности практически иссяк. За добротой прихожан она угадывала обвинения в свой адрес: дескать, вы, милочка, и жена никчемная, и мать никудышная. Конечно, прихожане правы, думала Стелла, именно поэтому их заботливость так болезненна.

Хлопоты с Дэйзи, постоянная проблема – как ее накормить, как убаюкать, бесконечная стирка пеленок вкупе с обычной домашней работой, с мытьем собственной головы, стряпней и обихаживанием мужа-калеки представлялись невыполнимым заданием, вроде тех, что даются сказочным героиням, вынужденным доказывать: они достойны стать принцессами. Стелла обожала дочку, тем несноснее было понимание, что как мать она никуда не годится.

Приходил доктор Уолш, но не за тем, чтоб взглянуть на Дэйзи, а за тем, чтоб поговорить со Стеллой: дескать, Чарлз обеспокоен. С фальшивой сердечностью доктор Уолш осведомился, как девочка ест и как спит; водянистые глаза его в это время буравили Стеллу поверх очков. Стелла отвечала честно, отчасти надеясь оправдаться – ведь никто не сумел бы сочетать нормальную еду и сон с круглосуточными заботами о Дэйзи. Уходя, доктор Уолш пообещал «отслеживать ситуацию». Впрочем, пожалуй, это было не обещание, а угроза.

Единственный положительный момент состоял в том, что вечная усталость и тревога за дочку притупили боль от утраты Дэна. Нет, Стелла ни на миг не забывала о нем, и терзалась, и мучилась, но боль ее претерпела метаморфозу. От такой боли не умирают, с ней живут, тянут лямку, пока организм не износится. Стелла приспособилась. Короткое счастье, что выпало ей прошлым летом, она научилась воспринимать как сладкую грезу. Дэн являлся в коротких снах, и это приносило горькое утешение, проблеск надежды. Сил, данных таким сновидением, обычно хватало на очередное беспросветное утро.

О доме на Гринфилдс-лейн Стелла старалась не думать. Дом был символом прошлого, которое она потеряла, и будущего, которое никогда не наступит. С течением месяцев таяла надежда. Холодным, звонким октябрьским утром Дэн вылетел с базы в графстве Суффолк и не вернулся.

2011 год

«Спитфайр» починили. Звонок на сотовый раздался без одной минуты четыре, Уилл к этому времени успел употребить резиновый сандвич с сыром, шоколадный брауни и кофе в количестве, достаточном для сердечного приступа. В автосервисе его машина стояла отдельно и сверкала поистине ослепительно. Уоррен раздобыл недостающую запчасть через приятеля, о чем и сообщил «клиенту» не без гордости. Сумма в счете оказалась раза в три меньше той, какую Уилл неминуемо заплатил бы любому лондонскому автослесарю.

Закат над трассой был впечатляющий. Свело ногу, Уилл еле вытерпел, не надавил на тормоз. Уоррен предупреждал: «Мягче с тормозами, приятель, особенно по-первости». Милтон-Кинс Уилл проехал ровно в шесть. С шести в «Роял Фри» пускают посетителей. Силясь забыть об этом (а заодно и о потребности опорожнить мочевой пузырь – на кой черт он выпил столько кофе?), Уилл стал прокручивать факты о Стелле Торн. Раскладывать их по полочкам, чтобы преподнести Джесс в лучшем виде.

Других детей у Стеллы не было. Дэйзи Лиллиан Торн, рожденная двадцать седьмого апреля сорок четвертого года, осталась единственным ребенком. Но не было и развода; по крайней мере Уилл не обнаружил упоминаний о таковом. Стелла Торн оставалась женой Чарлза (точнее, Мориса – так следовало называть преподобного) до его смерти, случившейся в шестьдесят седьмом году. Овдовев, она замуж больше не вышла, о чем говорило отсутствие второго свидетельства о браке. Не нашлось и свидетельства о смерти Стеллы Торн; значит, она жива до сих пор. Что касается Дэйзи, та скончалась в восьмидесятом, в Беркшире.

Закат погас. Пропикало семь вечера, по радио начались новости. Уилл занервничал. Остаток пути до Лондона он ехал по скоростной полосе, вцепившись в руль. От напряжения ныли плечи. Без десяти восемь он свернул на больничную парковку. Мочевой пузырь был на пределе. Уилл зашел в туалет, глянул в зеркало. Хорош кавалер, ничего не скажешь: рубашка жеваная, волосы торчат во все стороны (он их ерошил по дороге). Сунул ладони под кран, смочил шевелюру. Теперь еще хуже – будто неделю голову не мыл.