Важным звеном противодействия побегам были казаки и казачьи сёла-станицы, такие, как Казачинское и Атаманово, сёла-перехваты. Для них жители всех поселений северней были потенциальными беглыми и врагами народа и государства. У северян к потомкам казачков тоже имелось особое почтение, аж до семидесятых: прибыл на севера, так в лампасах или в кителе лучше от пристани не отходи! Этот же совет относился и к человеку официального вида в очках да с портфелем, дети ссыльных всё помнили... Под мох спрячут.

Даже когда Норильский комбинат организовал возле деревни Атаманово комплекс пионерских лагерей «Таёжный», отношение местных к его обитателям не изменилось — прибыли обитатели Норильлага! Дети государственных преступников. Правда, серьёзное предприятие, гигант цветной металлургии, терпеть такое не собиралось, и всех оголтелых быстро вычистили.

После смерти Сталина систему свернули, но обстановка лучше не стала, количество краевых тюрем и колоний, куда отправляли заключённых со всей страны, оставалось огромным. Многие освобождённые пытались временно зацепиться тут, встречались и беглые, прячущиеся по чащобам.

Норильск начал выплёвывать тех, кто ему оказался не нужен, прежде всего, задержавшихся бывших зэков. Такие частенько по своей воле самостоятельно объявляли себя невыездными, хотя они же любили утверждать, что в Заполярье их насильно закрыли Советы... Это отребье, которое, запятнав себя кровавой работой в отрядах коллаборационистов, в полицаях и в рядах бандитствующих лесных братьев, после выхода за колючку очень боялись вернуться в родные края: на Кубань, в Прибалтику, и, конечно же, на Украину, прежде всего Западную. Поток постоянно разбавляли бичи, уходящие с Таймыра по своей или чужой воле. Как правило, денег на авиабилеты у последних не было, и они нанимались на сухогрузы, идущие на юг. Периодически и сами власти после очередной облавы устраивали показательные акции, за бюджетные деньги сажая подлежащих высылке на пассажирский теплоход и отправляя в Красноярск.

Так и шёл этот поток, вопреки законам природы стекая против течения Енисея-Батюшки, на юг. И чем севернее по реке стояло село, тем больше была нагрузка на него от присутствия спецконтингента. В свою очередь, администрации более южных областей принимать такое сокровище не торопились, и негласно делали всё, что бы эта человеческая пена оставалась там, где и была. Таким образом, северо-енисейское общество не только сформировалось под влиянием очень специфических личностей с особым опытом, и во многом отличалось от более южных районов реки, и уж тем более от центральных регионов России… Оно ещё и конфликтовало с южными краями, где их часто видели чужими, лишними.

И не оказалось тут правых или виноватых, все были частями системы.

— Он выстрелил! — заорал, поднимаясь в кресле, Яша.

— Командир? — азартно спросил Слава.

— Валяй, — разрешил я.

Напрасно они связались с караваном, не подумали. Машинка у капитана «Аверса» зверская. Дальнобойная и очень точная, патронов в запасе много, а стрелять Кофман любит и умеет. Дистанция была уже больше трёхсот метров, не для точной стрельбы из СКС. Зря вы так, теперь будете платить.

Взяв бинокль, я вышел за ним.

— Я вас, грёбаных оленей, не трону, я вам железо подрихтую, — хищно пробормотал шкипер, удобно устраиваясь на специальном табурете у лееров правого крыла.

Банг! Банг! Пошли размеренные выстрелы с неспешной коррекцией и сменой магазинов. Сначала Кофман от души, как в любимом тире выходным днём, пострелял в моторные отсеки тракторов — мужики сразу попрятались, и больше не появлялись. Затем настала очередь моторных лодок и американских подвесников, цели более мелкие, трудные, да и расстояние увеличилось. Тем азартней! Интересно, а метров на шестьсот – семьсот он сможет? Нужно будет проверить, спровоцировать капитана легко.

С кормы, не выдержав, застучала штурмовая винтовка Васильева.

Моя помощь не требовалась, тем более, что в битву, как при Цусиме, собирался вступить следующий в кильватерной струе броненосца «Аверс» на удалении в четыреста метров лёгкий крейсер «Гдов», экипаж которого был шибко зол на береговых после предыдущего обстрела. Вот корабль вошёл в зону эффективного огня, и кормовой плутонг открыл огонь. «Вепри» Кости Шинкаренко и Тимура Галиева начали быстро отстреливать магазины, задерживаясь только на их быструю замену. Канониры «Гдова» старались от всей души, и это чувствовалось — от ветровых стёкол моторных лодок в стороны полетели блестящие брызги, корпуса быстро превращались в решето.

Эскадренный миноносец «Провокатор» двигался ближе к середине русла, и поэтому в бой не вступал, чтобы не задеть своих, однако я прямо-таки видел, как в рубке от азарта подпрыгивает Игорь Потупчик. А что Кофман? Сейчас-то уже точно под семьсот! Стреляет, азартно! И даже попадает по тракторам.

— Силён! Хватит уже, научил, поди, — неуверенно сказал я.

— А я что, хватит, так хватит, — согласился тот, выпрямляясь на табурете и глядя на меня с довольной, до ушей, улыбкой. Рука любовно погладила нагретое теплом тела цевьё. — Только вряд ли они поняли всё в должной глубине осознания. Были бы умные, вообще стрелять не стали бы.

— Потеря техники любого образумит, Яша, дай отбой по судам, — сказал я, вернувшись.

Звуки выстрелов прекратились, удовлетворённый капитан «Гдова» ещё раз подал сигнал, уже не приветственный, а издевательский.

— Чувствую, на обратном пути мы этих кержаков ещё разок поучим, — презентовал акцию Слава, тоже вваливаясь в рубку. — Если в рабочем коллективе завёлся идиот, то его можно уволить. А вот когда в родне…

Так нас и встречают. Кто с радостью, кто с ненавистью.

Зверьё тут непуганое.

Наглые огромные медведи сидят на гальке среди валежника, выброшенного в половодье Енисеем на берег, и с ленивым интересом рассматривают проплывающие мимо суда, на последнем участке в пятьдесят километров я разглядел четверых косолапых. А скольких не заметил… Раньше с борта теплохода можно было увидеть разве что лося с роскошными рогами, переплывающего реку, а в низовьях ещё и диких северных оленей. Медведи к берегу выходили очень редко, сторожко, справедливо опасаясь браконьерского выстрела. Теперь хозяину тайги бояться некого.

Чайки появились. Большие, северные, южнее я их видел нечасто. Так и не смог я узнать, с чем это связано, может с рыбой? Крупная появляется только после впадения Ангары, и чем дальше на север, тем её становится больше. Или же им чем-то не нравится вода в низовьях. Стоит кому-то из людей выйти на корму, как наглые птицы начинают орать. Сейчас появление чаек часто означает, что где-то поблизости живёт человек. Он постоянно рыбачит, отбраковывая улов на берегу, что-то сразу шкерит у самой кромки на раскладном столике, брак и потроха достаются птицам. Подкормлены, снова привыкли к людям и знают: где есть жильё или судно, там можно поживиться. Они быстро самообучаются.

В тихом эстуарии, где в Батюшку впадала таёжная речка, на прогретой солнцем песчаной отмели в воде с наслаждением плескался беззаботный лосёнок. За всё время своей короткой жизни он не видел ни единого парохода, поэтому появление каравана воспринял, похоже, как ещё одну сущность реки. Ничуть не испугался. А водица там наверняка тёплая… Вот бы понырять!