Взбешённый Вильгельм не желал мириться с очередной неудачей. Он попытался прорваться к Гарольду, но из этого ничего не вышло, короля плотной стеной окружали таны и датские гвардейцы. В конце концов воины герцога отступили, и он вынужден был последовать за ними.

— Да что ж это такое, Господи! — вознегодовал Вильгельм, покидая холм. — Почему ты помогаешь святотатцу?

— Не пора ли прекратить это бессмысленное кровопролитие? — Обратился к нему граф Эстас. — Люди и лошади обессилели! Видит Бог, нам не одолеть саксов!

Вильгельм с трудом держался в седле. Его щит был помят, а плащ потемнел от крови. Однако глаза его продолжали гореть яростным огнём.

— И что ты предлагаешь? — зло спросил он.

— Мы можем заключить перемирие, — ответил граф. — Гарольд великодушен. Он даст нам уйти... Если же мы будем упорствовать, то останемся без войска!

— Нет, друг! — прорычал Вильгельм. — Ты рано сложил оружие! Битва только начинается! И клянусь Кровью Христовой, я выиграю её!

Он подъехал к своему знамени, слез с коня и уселся на подставленный Сивардом табурет.

«Неужели Эстас прав? Неужели всё кончено? — мелькало в его голове. — Только не падать духом! — одёрнул он себя. — Всегда есть выход! Я должен его найти! Должен!»

Однако на этот раз усталый мозг подвёл своего хозяина. Как ни напрягался Вильгельм, спасительное решение не приходило. Тогда герцог воззвал к небу.

«Господи, на тебя единого уповаю, — взмолился он про себя. — Помоги своему рабу! Подскажи, что предпринять, чтоб одолеть клятвопреступника? »

Вильгельм прислушался, но ответа не было.

— Монсеньор! — прервал его молитву лорд Фитц-Осберн. — Погода ухудшается. Может пойти дождь. А это нам совсем ни к чему!

— Ты прав... — задумчиво кивнул Вильгельм. — Дождь, говоришь? — вдруг переспросил он.

«А что, если стрелять навесом?» — сверкнула в его мозгу спасительная мысль.

В тот же миг над головой что-то зашумело. Он поднял взор и увидел, как затрепетало на ветру знамя. Золотые норманнские львы пришли в движение, будто пытались что-то сказать.

— Будем стрелять вверх! — облегчённо вскричал Вильгельм. — Ральф, Сивард, капитанов лучников ко мне!

Командиры стрелковых подразделений прискакали на взмыленных лошадях.

— Стреляйте вверх! Навесом! Вы поняли меня?

— Поняли, монсеньор!

— Тогда вперёд! Идём на врага!

* * *

Стрелковые дружины взошли на холм и, остановившись на безопасном расстоянии, начали стрельбу навесом. Саксы не могли на таком расстоянии достать их камнями или дротиками, да и метательные снаряды у них практически подошли к концу. Им ничего не оставалось, как молча взирать на тучи стрел, сыпавшихся с неба. Стоны и крики послышались в их рядах.

«Это кара Господня!» — пронеслось в голове Гарольда. На миг он растерялся, но быстро пришёл в себя, приказал сомкнуть ряды и поднять щиты. Те, у кого они были, прикрыли себя и соседа, и английский клин стал напоминать римскую боевую «черепаху». Потери в регулярных дружинах уменьшились, шеренги же ополченцев продолжали таять.

Король понял, что битва подошла к критической черте. Он повернулся к Рагнару и приказал:

— Садись на коня и скачи в Лондон!

— Зачем, мой король? — опешил телохранитель.

— На всякий случай. Если со мной что-нибудь случится, ты увезёшь мою дочь... и леди Эдиту в Данию...

— Мой король, я не покину тебя в такую минуту! — вскричал Рагнар.

— Ты сделаешь то, что я приказал!

— Клянусь Вотаном, не сделаю! — Рагнар набычился.

— Не забывайся, любезный! — холодно произнёс Гарольд. — Тебе приказывает король!

— Хоть убей, но я не оставлю тебя, государь! — отрезал сакс.

Гарольд хотел было вспылить, но в последний момент сдержался.

— Я прошу тебя, старый товарищ, — мягко сказал он. — Я буду спокоен, зная, что ты подле них. И доведу битву до победного конца.

— Но... — попытался было возразить гигант.

— Сделай это для меня, Рагнар, — просительно произнёс Гарольд. — Только тебе я могу доверить судьбу близких мне людей.

— Хорошо, мой король, — с трудом выдавил из себя телохранитель.

— Тогда поспеши и прощай, друг... Да, чуть не забыл. Захвати с собой котёнка.

Рагнар вскочил на коня и бросил на короля озабоченный взгляд. В этот миг его гнедой стал обнюхивать Гарольда. Телохранитель в ярости огрел коня плетью.

— Зачем ты бьёшь его, Рагнар?

— Дурная примета, мой король, — ответил телохранитель.

— Чепуха, друг, — король улыбнулся. — Не верь приметам. Верь в себя, И всё будет хорошо...

* * *

Рагнар повернул коня и медленно покинул поле боя. Гарольд проводил оруженосца взглядом и провёл ладонью по лицу, отгоняя грустные мысли. Оценив потери, понесённые его дружинами, он дал команду подняться выше, к последней линии ограждений. В результате порядки оборонявшихся значительно уплотнились.

Герцог неверно понял этот маневр. Он решил, что враг не выдержал обстрела и начал отступать, и в целях закрепления успеха предпринял новую атаку. Хрипло взревели рога, и рыцари, вопя и улюлюкая, понеслись к вершине холма.

Англичане, закрывавшиеся от стрел, не смогли в первый момент оказать достойного сопротивления. Норманны и французы прорвали укрепления и яростно врубились в их ряды. Они выказывали редкую отвагу и недюжинную выносливость и ломили, ломили, ломили. Казалось, ещё чуть-чуть, и островитяне будут опрокинуты, настолько могуч и неудержим был натиск завоевателей.

Спасая положение, Гарольд стянул к месту прорыва всех, кто ещё оставался в его распоряжении, и продвижение рыцарей застопорилось. Они увязли в плотном саксонском клине и превратились в мишени для секир. И тем не менее продолжали упорствовать.

— Вперёд, норманны! Вперёд, мои славные храбрецы! — подбадривал герцог.

Несколько баронов пробились было к Гарольду, но Леофвайн и таны изрубили их на куски. Однако натиск завоевателей не ослабевал — на помощь рыцарям подоспели тяжеловооружённые дружинники. Норманны поднажали и стали разрезать оборону противника.

В рядах островитян началась бестолковая сумятица, грозившая перерасти в панику. Лишь хладнокровие короля спасло положение. Гарольд что есть силы закричал:

— Эгей, сыны Вотана! Вы хотите отдать ваших жён врагу?! Я не узнаю вас, братья!

Призыв короля достиг цели. Саксы и датчане пришли в себя, собрав последние силы, они стали смыкать ряды, выдавливая прорвавшегося противника. Крестьяне и рыбаки бились не менее самозабвенно, нежели дружинники и королевские хускерлы. Они кидались на рыцарей и норманнских ратников с таким остервенением, что последние не выдерживали напряжения и обращались в бегство. Те, кто пытался упорствовать, погибали под ударами топоров и дубин.