Некоторое время чудовища смотрели на Хэйсоа немигающими глазами. От этого взгляда леденело сердце: в нем не было ничего человеческого и даже звериного; он был порождением чужого, далекого мира. Сестре впервые стало страшно: а вдруг звериная суть окончательно взяла верх над людьми? Вдруг они уже не понимают человеческой речи? Она не была уже уверена, что найдет здесь совет и помощь. Но ей все же казалось, что смутная искра сознания еще теплилась на дне их ужасных глаз. И обращаясь к этой искре, Хэйсоа продолжала произносить слова громко и четко, стараясь не делать резких движений, — так порой охотнику в лесу, преодолевшему свой страх и желание бежать, удается «заговорить» опасного хищника.

— Шайса никогда не забывала о детях короля Кольфиара. Она рассказала своим сестрам о их беде. Шайса нашла способ помочь всем вам. Но теперь она сама попала в беду, и я пришла к вам за советом.

Чудовища нетерпеливо скребли когтями по полу. Они и сами, похоже, не понимали, что мешает им броситься на этот кусок живого человеческого мяса, чьи речи так раздражают их, обращаясь к самым глубинам памяти. Рука Хэйсоа в любое мгновение была готова ударить обездвиживающей силой Келлион. Женщина медленно вошла в середину полукруга, образованного чудовищами. Но пока слова оставались ее единственным оружием.

— Арзель и Гело еще не знают самого главного. Шайса тоже из рода королей Риррел. Она потомок Данерия, брата самого Кольфиара. За вычетом нескольких поколений, она ваша сестра.

Честно говоря, Хэйсоа не собиралась сразу раскрывать эту тайну. Неизвестно, как отнесется Гело, узнав, что право престолонаследия перешло не к нему, а к Шайсе. Но, кажется, чудовищам, которых она встретила во дворце, вовсе не до политических игр. А упоминание о родстве может стать зацепкой для их возвращения к человеческому образу…

Одно из чудовищ вдруг приблизило голову на длинной шее прямо к лицу Хэйсоа. От его дыхания веяло болотом. Сестра едва сдерживалась, чтобы не оградить себя голубым огнем. Нет, нельзя! После этого разговаривать с ними будет поздно.

— Пропусти меня к трону, — вдруг прошипело чудовище.

Остальные попятились к выходу из зала. Заколдованное существо, как огромная крыса, вскочило на истлевший трон. И тут же вокруг вспыхнул свет. Шелк на стене заиграл яркими красками, по нему, сплетаясь в танце, поползли розы, васильки и лилии, казавшиеся живыми. И сам трон засиял золотом и драгоценными камнями. А на нем оказалась юная девушка — ей можно было дать лет четырнадцать, не больше. Короткое, очень открытое черное платье оттеняло белизну тела, несмотря на юность, уже достигшего совершенства. Серебристые волосы она забрала в длинную косу, перебросив ее на грудь. На ногах у девушки были черные сапоги из мягкой блестящей кожи, с узкими голенищами почти до колен.

— Прости, я не могу предложить тебе сесть, — хрипло сказала Арзель. — Я могу быть человеком только на отцовском троне. Больше во дворце нигде не сохранились силы прошлого. Но ты все равно не успеешь устать: наш разговор будет недолгим. Скоро я снова превращусь в чудовище. И тогда постарайся спастись: и я, и мои слуги голодны.

После рассказов Шайсы Хэйсоа была готова к подобному перевоплощению и все равно опешила: как может эта чудесная юная девушка и отвратительное, уродливое чудовище быть одним и тем же существом?! Но хриплый голос Арзель, от которого она не могла избавиться и в человеческом облике, помог Хэйсоа поверить в превращение.

— Где твой брат Гело? — участливо спросила она.

Арзель вздохнула.

— Почему ты спрашиваешь сразу о самом неприятном? Гело уже давно не становился человеком, и я разучилась узнавать его в лицо. Он где-то там, среди слуг, — и она равнодушно кивнула в сторону двери.

— Ваши страдания скоро кончатся, — торопливо сказала Хэйсоа. — Мы узнали о древнем пророчестве. Шайса должна пройти обряд, и тогда Риррел возродится…

— Риррел не может возродиться, — все так же равнодушно сказала Арзель, и Хэйсоа заметила, что ее изумрудно-зеленые глаза остаются немигающими, как у чудовищ. — Наш отец Кольфиар и мать Тетель не воскреснут из мертвых. Всех, кого мы любили, больше нет — а ведь это и есть Риррел. И сами мы превратились в сон, витающий над этим странным местом. Если его чары развеются, скорее всего, нас просто не станет. Что бы ни происходило в мире, Риррел никогда не вернется.

— Хорошо, — согласилась Хэйсоа. — Но вернется сила Звезд, и чары все равно падут. Неужели личина чудовища не опостылела тебе? Неужели избавление от вынужденного бессмертия не лучше, чем такая жизнь?

В глазах Арзель впервые появилась боль.

— Было время, когда я каждый день, каждую ночь мечтала о смерти. Теперь я смирилась. Но все равно не мучай меня пустыми надеждами. Ты же пришла не за этим. Значит, Шайса и есть та девушка из пророчества? И она наша родственница? Как же я сразу этого не поняла? Ведь она особенная… Я, действительно, хотела бы иметь такую сестру. Она смелая и добрая. Во времена Риррел все люди были такими. Знаешь, а я ведь поверила тогда, что она может помочь нам. Но возвращать Риррел я не хочу.

— Так тебе известно о пророчестве? — от волнения Хэйсоа не ответила на вопрос. — Где ты его услышала? Ведь оно возникло уже после ухода Звезд.

Арзель задумчиво играла своими волосами: то заплетала, то расплетала косу.

— Я не слышала, я его видела. Время в нашем дворце остановилось, и дни похожи на века, но я все равно знаю, что это было очень давно. Тогда мы редко превращались в чудовищ и еще надеялись, что наша жизнь станет прежней, а этот кошмар — просто сон.

Во дворец явился незнакомец, он явно держал путь издалека. За плечами мужчина нес тяжелый короб, натерший ему болезненную язву. Сначала он показался нам стариком, но это отросшие спутанные волосы и борода до пояса так старили его. На самом деле нашему гостю было лет сорок. Отдохнув и поев, он стал с любопытством осматривать все вокруг темными плутоватыми глазами. Этот человек оказался торговцем древностями. Его короб был полон всякой всячины: от гребешков и детских свистулек до книг. Многие вещи явно принадлежали эпохе Риррел.

Этот гость был первым, кому мы рассказали о себе. Первым — и последним, пока не появилась Шайса. Узнав, кто мы такие, он смотрел на нас, как на привидений. Неудивительно: уже тогда нас разделяла не одна сотня лет. И вот наш гость вынул из короба драгоценные листы бумаги, сшитые золотыми нитками. Такой бумагой пользовались в Риррел: ее выращивали из листьев огромных водяных лилий, растущих на лесных реках далекого южного материка. Торговец сказал: «То, что вы видите, — самое драгоценное из моих находок. Ведь эта рукопись сделана в главном святилище Риррел в первые дни после ухода Звезд. Здесь записано откровение, снизошедшее на последнего жреца Риррел в час его гибели. Я не набиваю цену. Я ручаюсь вам в подлинности бумаг. Конечно, я продаю их недешево. Но кому, как не вам, их приобрести?»