мужественно держался до последнего часа. С друзьями, навещавшими его, говорил в основном о поэзии. Сетовал:

– Странная пошла теперь молодёжь: учиться писать стихи не хотят – хотят сразу печататься.

Начало 60-х годов противопоставлял своему времени, своей молодости:

– Мне не стоит труда определить главную черту комсомольцев моего поколения. Эта главная черта – влюблённость в бой, когда Родина в опасности, влюблённость в труд при созидании нового мира и, наконец, влюблённость в поэзию и книги, которые ты, раз узнав их, никогда уже не покинешь.

Однажды сказал:

– Стихи должны быть инфекционными.

В связи с этим высказыванием поэта Марк Соболь писал: «Он и в жизни заряжал нас всех чуть ли не мальчишеской верой в прекрасное, неприметно заставлял открыться с лучшей стороны; мы становились какими-то просветлёнными. Я бы мог поимённо перечислить тех, кого мне сегодня до скрежета зубовного не хватает; первым назову Светлова».

Эти строки вылились на бумагу треть века назад, но они верны и сегодня, в дни, когда эфир и прессу заполонили «изыски» либеральных холуев Запада и откровенных бездарей, дорвавшихся до денежного мешка и полагающих, что «всё могут короли» смутной российской жизни.

После запятой. 22 сентября 1972 года в Кремлёвской больнице скончался народный артист СССР, лауреат пяти Сталинских премий Борис Николаевич Ливанов. Прощание с артистом было организовано на самом высоком уровне. В квартиру почившего (улица Горького, 6) позвонил генеральный секретарь ЦК КПСС.

– Василий Борисович, – сказал Брежнев, – примите наши глубокие соболезнования. Скажите, что мы можем для вас сделать?

– Что вы можете для меня сделать? – переспросил сын Бориса Николаевича. – Верните мне моего отца. Можете?

Потрескивание в телефонной трубке.

– Ещё раз примите наши глубокие соболезнования…

И длинные гудки. Прошло с полчаса, и снова звонок. Недовольному наследнику сказали, что надо согласовать с ним некролог для газеты «Правда». Зачитали проект. Ливанов-младший предложил включить в слово об усопшем абзац о его режиссёрской деятельности.

Включили. И снова звонок:

– Ну и теперь последнее: партия и правительство высоко оценили…

– Стоп! – прервал читавшего проект некролога Василий Борисович.

– Что «стоп»? Что вы имеете в виду?

– Мой отец Борис Николаевич Ливанов никогда не вступал в Коммунистическую партию. Он был народным артистом СССР, истинно народным, любимым миллионами своих зрителей. Я думаю, что правильнее будет написать: «Родина, – запятая, – партия и правительство…»

Звонивший прервал Василия Борисовича:

– Вы же понимаете, что такое я не могу самостоятельно решить. Я вам перезвоню.

Перезвонил.

– Принято: Родина, партия, правительство.

После выхода номера главной газеты страны с некрологом о Б. Н. Ливанове первым позвонил в квартиру покойного Б. В. Шкловский:

– У меня в руках «Правда». Васька, это ты сделал?

– Я.

– Я горжусь тобой.

Заключая свой рассказ о смерти и похоронах отца, Василий Борисович говорил:

– Такого текста в официальных некрологах «Правды», чтобы партия и правительство писались на втором месте после запятой, ни до, ни после в партийно-правительственной газете больше не было.

И неслучайно: это было одно из проявлений оппозиционности верхнего слоя представителей культуры, одним глазом глядевших на Запад и с энтузиазмом принявших крах СССР. Как говорится, гордиться тут нечем.

Обокрали премьера. На презентации[40] книги Ю. М. Лужкова «Мы дети твои, Москва» был премьер-министр B. C. Черномырдин. Как и «положено» в демократическом обществе, от «народа» его отделяли молодцы с короткой стрижкой и внушительных габаритов. Поэтому когда кто-то из толпы попытался приблизиться ко второму лицу в государстве, его остановил грубый окрик:

– Стоять!

– Да я только книгу отдать.

– Стоять! – ещё более грубо отрезал охранник.

– Виктор Степанович! – заблажил мужчина на весь зал.

Премьер недоумевающе обернулся, увидел окликнувшего его мужчину и недовольно повёл глазами в сторону дюжих телохранителей. Те смущённо расступились.

– Где третья? – спросил Черномырдин подошедшего.

– О чём вы, Виктор Степанович? – не понял тот.

– Где третья? – повторил премьер и тут же пояснил окружающим: – Вчера собрался перед сном почитать «Тридцатого уничтожить!» и не смог остановиться. Прекрасный роман! Но это второй, а где третий?

– Вот мой шестой роман, – несколько смущённый похвалой, протянул автор книгу.

Люди, теснившиеся вокруг Черномырдина, увидели на цветной обложке: Виктор Доценко «Золото Бешеного».

– А где третий, четвертый и пятый? – недоумевал премьер.

Кивнув в сторону охранников, Доценко резонно заметил, что пробиться к главе правительства трудно.

– Я решу эту проблему, – недовольно буркнул премьер.

На следующий день к Виктору Николаевичу прибыл офицер фельдъегерской службы. Доценко вручил ему обещанные книги, кассеты со своими фильмами, а также футболку с рекламой романа «Команда Бешеного».

Через несколько недель вышел очередной роман из серии о Савелии Говоркове – «Награда Бешеного». И почти тут же последовал звонок Черномырдина:

– Виктор, где моя книга? Сегодня видел по ОРТ рекламу; где моя книга?

Доценко повторил прежние доводы: звонил – не соединили. И спросил в свою очередь:

– Посмотрели мои фильмы?

– Да, «Тридцатого уничтожить!» по телевидению.

– На кассете же изображение лучше! – удивился писатель.

– На кассете? – в голосе премьера удивление.

– В прошлый раз я послал вам все книги, все мои фильмы и даже майку с изображением на ней обложки «Команды Бешеного».

– Вот как? – в голосе Черномырдина негодование, злость, досада. Стыдоба-то какая – обворовали премьера!

Накричав на помощников и несколько поостыв, Виктор Степанович вернулся к прерванному разговору:

– К трём можешь подъехать ко мне?

Без пяти три Доценко был в переполненной приемной Черномырдина. Уныло подумал, что ждать придётся долго – впереди целая вереница губернаторов. Но тех вдруг всех разом пригласили в кабинет премьера. И почти следом позвали писателя.

– Вы читаете книги Виктора Доценко? – обратился Черномырдин к собравшимся у него администраторам.

В ответ послышались восклицания о том, что романы читать некогда. Работы по горло. Не до развлекательной литературы.

– А я книги о Бешеном читаю по ночам! – победно воскликнул премьер. – Страна, между прочим, живёт так, как пишет Доценко!

Последнюю фразу произнёс с чувством, с нажимом, вспомнив, по-видимому, недавний случай с подарком писателя. А тот недоумённо развёл руками, хотя с языка так и рвалась знаменитая фраза собрата из XIX столетия: «Воруем, брат! Воруем!».

Кстати. Заканчивая наш рассказ о встречах на Тверской, по-видимому, надо сказать, что в конце XV века она начиналась от Исторического проезда (современный проезд Воскресенские Ворота). Между им и Кремлёвским проездом находится ГИМ – Государственный Исторический музей. Вещественные и документальные материалы музея исчисляются миллионами и тем не менее малоизвестны (особенно последние) не только рядовым гражданам, но и исследователям.

Окрест Тверской

1-я Тверская-Ямская и Ленинградский проспект

И то, и то получила. В декабре 1946 года случилось небывалое: