глубоким волнением глядел на серьёзные, поднятые вверх лица школьников.

«…На Воронежском фронте наши войска заняли несколько населённых пунктов, уничтожив при этом тысячи немецких солдат и офицеров. Наши части, переправившиеся на западный берег Дона, отбили несколько атак противника и уничтожили двенадцать немецких танков»[2].

Ребята слушали и думали о том, что где-то на фронте люди, не жалея жизни, борются, отстаивая каждую пядь родной земли, что этим людям очень трудно, что здесь, в тылу, все должны помогать им по мере сил. Оглядывая свой школьный зал, ребята чувствовали удовлетворение оттого, что они не сидели сложа руки, они тоже принимали участие в общем труде. Среди них не было равнодушных, не было лентяев и лодырей, не было ни одного человека, который пытался бы увильнуть от работы! И эта общая работа соединила их крепкой дружбой. Многие из них здесь встретились впервые, а теперь стали близкими товарищами. Их дружба стала прочной и нерушимой, она вошла с ними в новую, отстроенную их руками школу, она уже царила в классах.

Наступит счастливый день победы! Новые и новые школьники будут приходить в эту школу, сидеть в классах, занимать парты, стоять у доски, учиться. В этом зале достойные из достойных будут получать пионерские галстуки, а старшие, окончившие школу, выйдут отсюда на широкую и светлую дорогу мирной жизни…

Ничто не может сравниться с гордым ощущением человека, который вложил в свой труд все силы, всё волнение своей души и, наконец, закончил его во славу Родины!

И потому каждый школьник, сидящий в зале, глубоко понял простые слова, сказанные их директором с маленькой трибуны:

— Достоинство человека — в труде!

Васёк Трубачёв стоял в кругу своих товарищей, открытое лицо его светилось радостью.

Когда голос диктора смолк, школьники торжественно запели Гимн Советского Союза. Высокий, сильный голос Елены Александровны уверенно и чётко вёл за собой голоса школьников, сливая их в дружный, крепко спаянный хор.

Глава 72

ПРОЩАНИЕ С ВАСЕЙ

В этот день ребята ждали Васю. Накануне вечером он передал через тётю Дуню, что перед уходом на вокзал зайдёт в школу проститься. Прощание с Васей волновало ребят.

Тихий говор в палате, рассказы о бесстрашии командира, упорная мечта встретиться с ним вновь — всё это вместе с светлоглазым озабоченным Васей уходило теперь из их жизни надолго, может быть навсегда.

Мальчики нетерпеливо расхаживали по дорожкам, девочки стояли у ворот. Выглядывая на улицу, издали принимали за Васю какого-нибудь прохожего.

— Вася? Нет, не Вася!

День был жаркий. Деревья стояли, опустив ветки с пыльными, сухими листьями; только темно-зелёные ёлки в палисадниках казались прохладными, сочными, неувядающими.

Ребята были в одних майках, в коротких, засученных выше колен, штанах и в тапках на босу ногу. Девочки — в лёгких сарафанчиках. Но Вася пришёл в шинели. Ещё издали ребята увидели одетого по-дорожному красноармейца с вещевым мешком за плечами.

— Вася!

— Уезжаю, ребята! — Вася протянул обе руки. Бледное лицо его сияло, губы растягивались знакомой ребяческой улыбкой. — Отпустили меня наконец! Вот, зашёл попрощаться! — охорашивая туго застёгнутую шинель и поглаживая на пилотке красную звёздочку, говорил Вася.

Ребята заглядывали ему в глаза, трогали аккуратно заштопанный рукав шинели:

— Пиши нам, Васенька, чаще пиши!

Окружив со всех сторон отъезжающего товарища, они деловито беседовали с ним о фронте, о назначении в новую часть и, прерывая себя, грустно добавляли:

— Когда-то увидимся!.. Не забывай нас, Вася!

— А если вдруг командира своего встретишь, пиши скорей! — попросила Лида.

Васе показали новый забор, широкий двор школы.

— Вы тут попозднее осенью сад посадите. Я приеду — чтоб яблоки были! — шутя наказывал Вася.

Шумной гурьбой поднялись по лестнице в дом, обошли все классы, учительскую, большой зал. Леонид Тимофеевич и Елена Александровна приветливо поздоровались с молоденьким красноармейцем, пожелали ему крепко бить фашистов и скорей возвращаться домой.

В одном из классов Мария Ивановна и Федосья Григорьевна вместе с малышами складывали в мешочки подарки бойцам. Вася, чувствуя себя одним из тех бойцов, которому тоже готовится подарок, трогательно и ласково благодарил за внимание. Живая, как ртуть, Нютка, выбрав самый красивый мешочек, громко зашептала на ухо Федосье Григорьевне:

— Подарим сейчас! Он ведь тоже красноармеец… Подарим сейчас!

Вася услышал, застеснялся:

— Не надо. Я уж к празднику получу, вместе с фронтовыми товарищами…

Но Федосья Григорьевна, посоветовавшись с Марией Ивановной, всё же подарила ему тёплые носки и перчатки. Ребята были очень довольны.

Обойдя верхний этаж, спустились по лестнице вниз и открыли дверь в пионерскую комнату. Вася остановился на пороге, оглядел убранные плакатами стены, улыбнулся:

— Хорошо убрали! Небось, всё лучшее в эту комнату принесли… Вот мы в школе бывало тоже так: что покрасивее — то в свою пионерскую комнату тащим!

— Вася! Вот здесь герои! Смотри, Вася… А вот карта! А это будущая газета к первому сентября! — дёргали его во все стороны ребята.

— Вася! А вот наш учитель Сергей Николаевич! И Митя! — подводя своего гостя к фотографии, серьёзно сказал Васёк.

— Вот, вот наш учитель! — зашумели вокруг остальные ребята.

Вася близко нагнулся к фотографии, потом выпрямился, быстрым, растерянным взглядом пробежал по лицам ребят, снова нагнулся и глухо сказал:

— Шутите…

Губы его дрогнули не то от обиды, не то от испуга, на бледном лбу выступили капельки пота.

— Кто это? — упираясь пальцем в Сергея Николаевича, шопотом спросил он.

— Это наш учитель! — удивлённо и строго повторил Трубачёв.

Вася вспыхнул горячим, густым румянцем:

— Это мой командир!

Ребята растерянно глядели то на него, то на фотографию. Волнение, вызванное словами Васи, привлекло в пионерскую комнату директора и Елену Александровну.

— Это он! Я его сразу узнал… по глазам узнал, по улыбке… — обращаясь ко всем по очереди, взволнованно твердил Вася.

Леонид Тимофеевич подробно расспросил Васю о тех местах, где шёл бой, принёс последнее письмо учителя, внимательно перечитал его, сверил дату и задумчиво сказал:

— Да, направление то же… Очень вероятно, что это именно Сергей Николаевич.

— И ты ничего, ничего не знаешь о нём, Вася? — со слезами спросила Нюра, забывая, что много раз в госпитале уже задавала этот вопрос и что именно неизвестность судьбы командира мучила молодого красноармейца.

Ребята смотрели на Васю новыми глазами. Припоминая всё, что он рассказывал в палате,