Бабочка села на цветок примулы.

Эти два существа были созвучны по цвету: нежно-зеленому и солнечно-желтому. Равные друг другу по красоте и изяществу, цветок и насекомое различались только образом жизни: один уходил корнями в землю, другое возносило свое тело в воздух. Под пахучими листьями встретились домосед и путешественник, чтобы поговорить по секрету. Что же они сказали друг другу?

Вдруг мне показалось, что вся вселенная сосредоточилась там. Трепет легких крылышек представлялся дыханием растения. Мир предстал объемной декорацией, в обрамлении которой состоялась эта драгоценная встреча насекомого и растения, и показал мне главное: непрерывность простой, безгрешной и твердо стоящей на своем жизни.

Мое тело освободилось от тяжести. Многотонный груз свалился с моих плеч; мне стало очень легко.

— Эй, Ханна, ты что, оглохла?

Улла выглядывала из дома, где повстречала коллегу, тоже преподавательницу истории. Ей не терпелось поделиться со мной своим энтузиазмом.

Физически я ушла из-под дерева, однако какая-то часть меня там осталась. В душе моей царил покой. Мне открылся главный секрет. Я была не в состоянии выразить его словами, но он продолжал жить во мне.

Улла разговаривала с этой эрудированной фламандкой, которая разделяла ее убеждения. Я рассеянно слушала их разговор, крутившийся вокруг бегинок. В конце беседы фламандка передала Улле средневековую рукопись.

По возвращении в гостиницу я села у окна, чтобы мыслями унестись к той липе, а тем временем Улла, вытянувшись на кровати, бегло просматривала бесценные страницы, которые вызвали у нее такой энтузиазм.

Перед тем как мы спустились вниз на ужин, ее возбуждение спало.

— Эти стихи — пустопорожняя болтовня невротички. Бред неудовлетворенной мещанки. Какая жалость! Это не служит женскому делу. Никоим образом. И только подумать, что моя коллега возмущается тем, что «Зерцало невидимого» никогда раньше не было издано! Я придерживаюсь иного мнения: оно заслуживает забвения.

Она бросила текст на кресло. После ужина я от нечего делать раскрыла подборку стихов, пролистала ее.

Прочтя несколько страниц, я пережила потрясение. Дерево! Я вновь погрузилась в ту памятную атмосферу! Эти стихи будто принадлежали липе…

Так началось мое увлечение Анной из Брюгге, поэтессой. О ней ничего не было известно, поэтому я решила заняться ею. Удивленная, но сговорчивая Улла пообещала мне помочь в поисках архивных материалов.

Если позволишь, об этом я напишу тебе в следующем письме. Разве не великолепное название — «Зерцало невидимого»? На обороте конверта ты найдешь мой цюрихский адрес, который с каждым днем становится все более и более временным, так как знакомые психоаналитики обещали подыскать мне работу в Бельгии и я планирую покинуть Швейцарию. Впрочем, посмотрим…

Ответь мне, дорогая Гретхен. Пожалуйста. Что бы я ни наделала, прости меня. Прости и за то, чего я не сделала. С нетерпением буду ждать твоего письма.

Твоя преданная и любящая Ханна

— Чему научил вас успех?

— Ничему. Я получила его как подарок, и все.

— Чему научил вас провал?

— Тому, что свою работу я люблю больше, чем успех.

— Чему научило вас кино?

Журналистка, зажав ручку в зубах, с диктофоном на ладони, довольная своими конкретными вопросами, ждала ответа от Энни.

— Я узнала, что у меня круглая попка.

Энни встала, попрощалась с журналисткой, бравшей у нее интервью, и вышла из комнаты.

Джоанна поблагодарила коллегу, женщины поздравили друг друга с эксклюзивным интервью, пообещали как-нибудь позавтракать в городе, звонко расцеловались и разошлись.

Джоанна вернулась к Энни, которая не отрываясь глядела на океан. Она продала дом в Беверли-Хиллз и обосновалась здесь, на побережье, в длинном белом одноэтажном строении у самой кромки воды — в таком доме должен был бы жить инженер, врач, какая-нибудь семейная пара, принадлежащая к среднему классу, а не звезда-мультимиллионерша. Джоанна не одобряла этого решения, но, когда она поняла, какую выгоду смогут извлечь из этой истории фотографы, как будут биться журналисты за то, чтобы описать жизнь Энни в ее временном уединении, она решила, что грех не использовать такую возможность.

— Браво! Ты дала ей материал для симпатичной статьи.

Энни покачала головой, не отрывая взгляда от пенящихся волн:

— Сегодня выходит на свободу Итан.

— Ты не поедешь встречать его у тюрьмы?

— Нет. Я отправила за ним машину. Мне не хочется, чтобы у исправительного учреждения по твоей наводке оказался полк папарацци, которые навеки запечатлеют меня в его объятиях.

Джоанна даже не попыталась возразить. Энни оценила это и обернулась к своему агенту:

— Теперь мне лучше.

Услышав это невыносимое признание, Джоанна не смогла сдержать свое разочарование.

— Знаешь, с тех пор как тебе стало «лучше», тебе на самом деле стало значительно хуже. Энни, ты занимаешься одним из самых увлекательных дел на свете, одним из самых прибыльных, а хоронишь себя здесь, тебе все равно. Весь Голливуд сходит с ума от желания заполучить этот сценарий, речь идет о событии будущего года. А ты намерена прозябать здесь, рядом с Итаном.

— Я прочла его.

Джоанна захлопала в ладоши. Наконец-то! Комедия «Женщины моего отца» заявлена как новый хит. Агенты в боевой стойке дрались за то, чтобы пристроить в этот фильм своих протеже. Однако Энни Ли, первая из актрис, кому была предложена роль, за два месяца не удосужилась даже ответить.

— На студии хотят только тебя, понимаешь ты это? Только тебя! Они отказали более знаменитым актрисам.

— Жаль, потому что меня это не интересует.

Джоанна побледнела. Энни снова устремила свой взгляд на Тихий океан.

— Дорогуша, это невозможно, это не какая-нибудь там проходящая картина, это Фильм!

— Ты совершенно права. Это ФИЛЬМ, САМЫЙ ИДИОТСКИЙ ФИЛЬМ года.

— Одному Богу известно, сколько актрис готово претендовать на главную роль.

— Ты хоть раз рассмеялась, читая сценарий? Я — нет. А персонажи? Едва намеченные силуэты, излагающие пошлости…

— Это нынче любят.

— Значит, у них плохой вкус.

— Пьеса с триумфом прошла на Бродвее!

— Если тысячи людей превозносят всякую дурь, это еще не причина менять свое мнение.

— Энни, проснись! Мы в Голливуде, дорогая. Существуют проекты, в которых нужно принимать участие. Думаю, ты не понимаешь, что у тебя в руках. Ты принадлежишь к закрытому клубу тех, кому первым предлагают сценарии. Ты можешь выбирать.

— Вот именно. Я и отказываюсь.