— Похоже, мне придется с этим смириться, Эс, — сказал он.

— С чем?

— С тем, что в любви мне не везет. Женщины меня или бросают, или просто достаются другим.

— Эйч! — я погладила его по рукаву. — Ты понимаешь, что сейчас завидуешь самому себе? Миссис Тейлор досталась не кому-то другому, а мистеру Хэлари Бомбею Джонсону.

— Понимаю, — вздохнул Джонсон. — Но мне от этого не легче. Именно мне — вот этому Джонсону. Знаешь, я ее видел-то всего несколько минут, да и то издали. Она разговаривала в саду с миссис Норстен, а я смотрел на нее из окна. И… кстати, она похожа на тебя, Эс.

— На меня? — удивилась я.

— Да. Конечно, не так сильно, как леди Люси на Лору Локхид, но общее есть. Ничего, Эс, — он взял мою руку и галантно поцеловал кончики пальцев. — Не переживай за меня. Я и с этим справлюсь.

А еще я разговаривала по телефону с Федькой, хотя чаще отправляла смски: «у нас все хорошо». Конечно, рано или поздно мне предстояло с ним объясниться, но я малодушно откладывала этот разговор. Из подкорки выглядывало подленькое: если у нас ничего не выйдет, мне хотя бы будет куда вернуться. Так я себе и говорила: не «к кому», а «куда».

К середине октября моя надежда начала потихоньку испаряться. Каждое утро и каждый вечер я — как молитву — твердила себе, что прошло еще слишком мало времени, но это уже не помогало. Похоже, то же самое происходило и с Питером, и только Джонсон более-менее держался. Или это была все та же невозмутимость истинного дворецкого, который ни в коем случае не должен демонстрировать свои чувства.

Сколько времени мы проведем здесь, прежде чем станет окончательно ясно: ничего не вышло?

Видимо, этот же вопрос задавали себе и остальные. И дело было не в деньгах (первый Питер дал нам одну из своих банковских карт, которую щедро пополнял) и не в том, что срок моей визы истекал в начале февраля. Просто мы не могли сидеть в Рэтби бесконечно.

Пять месяцев, сказал Питер. Хотя, может, и меньше. Если за пять месяцев ничего не произойдет… ну, вот тогда и будем думать, что делать дальше. Я, по крайней мере, могла вернуться в Петербург. А вот что стали бы делать Питер и Джонсон?

Утром тридцать первого октября на дежурство отправился Питер.

— Было бы смешно, если бы проход снова открылся на Хеллоуин, — сказал он, собирая, как говорила моя баба Клава, тормозок — пакет с бутербродами и термосом кофе.

Я только рукой махнула — в то утро просто выковырять себя из кровати мне удалось с большим трудом. Если бы не Витя, наверно, и не встала бы. У нас уже вошло в привычку: сразу же после завтрака собираться и быть наготове, чтобы выскочить на крыльцо за те десять минут, пока дежурный будет ехать обратно. Оплату за номера с карты Питера списывали каждый день автоматом.

День медленно полз своим чередом. Джонсон читал газету, я смотрела телевизор, Витя на диване флегматично грыз пластмассового зайца и издавал монотонные звуки, которые его развлекали, а мне изрядно действовали на нервы, и так измотанные до предела.

Только я подумала о том, что не мешало бы перекусить, телефон загудел и пополз по столу под звуки Kiss From a Rose, которую я так и не заменила. «Piter2» — высветилось на дисплее. Вместо того чтобы взять трубку, мы с Джонсоном таращились друг на друга, словно в оцепенении. Наконец я дотянулась до телефона и едва разобрала сжатое в точку «c’mon!»

Пока Джонсон собирал последние вещи, я дрожащими руками одевала Витю. Сердце колотилось так, словно вспомнило жуткие месяцы беременности. «Господи, пожалуйста, пожалуйста!» — бормотала я, путаясь в детских одежках.

Через десять минут, бросив на ходу администратору «до свиданья, мы уезжаем», мы вышли на крыльцо, к которому уже подползал кроссовер Питера. Как назло, полил дождь с ветром, да таким, что у меня чуть не вырвало зонт, которым я прикрывала Витю. Джонсон помог мне сесть в машину, забросил в багажник сумки, и мы помчались — если, конечно, можно было помчаться по дороге, состоящей из одних луж и ухабов.

— Не знаю, сколько уже — минут двадцать, может, полчаса, — ответил Питер на наш незаданный вопрос. — Надеюсь, успеем.

Я отчаянно грызла ногти, нисколько не заботясь о том, насколько некрасиво это выглядит. Питер нервно барабанил пальцами по рулю. Джонсон без конца шмыгал носом и покашливал. Вите передалось наше напряжение — и он вдруг заорал, да так, что у меня уши заложило. Не помогли ни грудь, ни игрушки, ни песенки.

— Сумасшедший дом, — пробормотал Питер, и я полностью была с ним согласна.

Мы проскочили развилку, и наконец впереди показался мост, а за ним елочки, уже засохшие, одна и вторая.

— Ну же!!! — застонала я, и вдруг меня словно по затылку огрело.

— Питер, пожалуйста, одну минуту, — попросила я. — Притормози.

Вытащив телефон, я хотела набрать смс, но подумала, что один раз я уже сделала такую глупость — если не сказать, подлость.

Федька ответил после первого же гудка.

— Федь, прости, — сказала я. — Но…

— Ты не вернешься? — с полуслова понял он.

— Да. Ты очень хороший человек, и я тебе очень благодарна…

— Не надо, Света, — тихо сказал он. — Мы попробовали, и у нас не получилось. Я понял сразу, но ждал, когда это скажешь ты. Не знаю, что ты собираешься делать, но желаю тебе удачи.

— Спасибо, Федя. Не сердись на меня, пожалуйста.

— Я не сержусь. Ты на самом деле не вернешься? Или не вернешься ко мне?

— Совсем не вернусь.

— Что делать с твоими вещами, с квартирой?

— Не знаю, Федь, мне все равно. Все, мне пора, прощай.

Я с трудом проглотила ком в горле, и Питер рванул с места.

Вот мы поравнялись с первой елкой, еще несколько метров — и вдруг вторая растаяла в воздухе. Питер затормозил, я ударилась коленом, и тут словно плотину прорвало. Я рыдала и ругалась, смеялась и снова ругалась.

— Эс, — укоризненно сказал Джонсон. — Я ничего не понимаю, но подозреваю, что ты говоришь такие русские слова, которые не следует слушать мальчику.

— Пусть говорит, Джонсон, — устало вздохнул Питер. — Кажется, все позади. Главное — чтобы не оказалось, что мистер Каттнер уже успел на ком-нибудь жениться.

Я стукнула его кулаком по плечу и снова заплакала, а Витя за компанию начал орать еще громче, чем раньше.

Съехав в поле, Питер проехал метров