может не хватить. Особенно остро сказывался недостаток конницы, и Матос решил исправить положение дел. Он отправил послов с просьбой о помощи к ливийским племенам и нумидийцам, предлагая совместными усилиями уничтожить господство ненавистных пунийцев.

Одновременно с происходившими в Африке событиями вспыхнуло восстание наемников на Сардинии, где солдаты местного гарнизона убили своего военачальника Бостара и других командиров. Власти Карфагена отреагировали незамедлительно и отправили на остров армию под командованием Ганнона, но эти войска сразу же перешли на сторону мятежников. Ганнона приколотили к кресту, а всех карфагенян на Сардинии вырезали. Остров целиком оказался во власти восставших, что значительно ухудшило положение Карфагенской державы.

В это время Спендий в лагере у Тунета сформировал войско из 6000 отборных бойцов, присоединил к нему галлов Автарита и выступил против Гамилькара. Следуя советам Матоса, он передвигался исключительно по горным склонам, внимательно отслеживал действия противника и напоминал хищника, подстерегающего добычу. И неожиданно удача улыбнулась Спендию. Когда Гамилькар как обычно разбил лагерь на равнине, то неожиданно появились многочисленные отряды ливийцев и нумидийцев, откликнувшихся на призыв Матоса. Армия Спендия быстро спустилась с гор и присоединилась к союзникам, после чего вокруг расположения войск Гамилькара возникло три лагеря – наемников, нумидийцев и ливийцев. Карфагеняне оказались в ловушке.

Можно предположить, что Спендий не хотел встречаться с Баркой в открытом бою и решил просто уморить карфагенян голодом, не давая им возможности добывать продовольствие. Гамилькар осознавал всю серьезность складывающегося положения дел, однако пока не мог найти какое-либо решение. Но неожиданно ситуация вновь изменилась, и теперь уже – в пользу карфагенян. Командир нумидийцев Нарава, происходивший из знатного рода, не питал к Карфагену никакой ненависти: сам храбрый воин, он искренне восхищался Гамилькаром и его талантом военачальника. Мало того, отец Наравы некогда состоял в дружбе с представителями правящей элиты Картхадашта, и теперь эти связи унаследовал сын. В целом же непонятно, как Нарава мог оказаться в кампании Спендия и Автарита, какие причины побудили его пристать к мятежникам. Но, как бы там ни было, молодой человек вскоре одумался.

В один прекрасный день Нарава в сопровождении сотни нумидийцев появился перед воротами карфагенского лагеря и стал подавать стражником знаки рукой. Гамилькар отправил к нумидийцам своего телохранителя, и Нарава объявил посыльному, что желает лично говорить с карфагенским полководцем. В подтверждение своих добрых намерений Нарава отдал свои копья воинам личной охраны, спрыгнул с коня и без оружия отправился в карфагенский лагерь. Стоявший на валу Гамилькар все это видел, восхитился отвагой нумидийца и приказал провести его к себе в шатер. Там и состоялся достопамятный разговор, коротко изложенный Полибием.

Нарава сразу же сказал Гамилькару, что благожелательно относится к карфагенянам и пришел к знаменитому полководцу, «чтобы заключить дружбу с ним и быть верным товарищем его во всяком предприятии и во всяком замысле» (Polyb. I, 78). Гамилькар сразу же оценил, какие возможности перед ним открывает предложение Наравы, и торжественно заявил, что если нумидиец сохранит верность Карфагену, то выдаст за него свою дочь. Это было то, о чем командир нумидийцев и мечтать не мог. Нарава с радостью принял условия Барки и отправился в свой лагерь, откуда вскоре вернулся в сопровождении 2000 воинов. Таким образом Гамилькар приобрел зятя и получил нумидийских всадников, а мятежники лишились кавалерии. Спендий посчитал, что медлить больше нельзя, вывел из лагерей ливийцев и наемников, после чего стал вызывать врага на битву.

Трудно сказать, чем руководствовались Спендий и Автарит, когда вопреки советам Матоса решили дать бой Гамилькару на равнине, причем именно в тот момент, когда потеряли конницу. То ли решили, что дурной пример нумидийцев может оказаться заразителен и на сторону Гамилькара перейдут ливийцы, то ли были чересчур уверены в собственных силах. Но, как бы там ни было, сражение стало неизбежно.

В центре боевых порядков Гамилькар расположил тяжеловооруженную пехоту, на флангах построения поставил карфагенскую и нумидийскую конницу, а перед фронтом выдвинул семь десятков боевых слонов. Взревели боевые трубы пунийцев, и армия Карфагена пошла в атаку. Вожаки погнали боевых слонов прямо в центр позиций мятежников, а всадники Гамилькара устремились вперед и стали охватывать фланги противника. Увидев, что враг пошел в наступление, Спендий выбежал перед строем наемников, указал товарищам на приближающего врага и призвал соратников храбро сражаться. Воины ответили командиру дружным боевым кличем, а галлы принялись восторженно колотить мечами по щитам. Выплеснув эмоции, кельты устремились навстречу пунийцам.

Бой был скоротечным и жестоким. Боевые слоны вломились в строй наемников и начали сеять жестокое опустошение в их рядах, а карфагенские и нумидийские всадники ударили по вражеским флангам. Но мятежники не дрогнули и оказали отчаянное сопротивление врагу. Прикрывшись большими щитами и теснее сомкнув ряды, наемники успешно отбивались копьями от наседавшей конницы Гамилькара. Но Нарава был искусным кавалерийским командиром, он видел, что противник стоит крепко, и поэтому быстро отозвал своих наездников назад. Перестроив воинов, он снова повел их в атаку, нумидийцы закидали кельтов дротиками, а затем вновь отступили. Не выдержав молниеносных налетов африканских всадников, галлы сломали строй и бросились на противника. Но нумидийцы в очередной раз повернули коней и рассыпались по равнине, оставив далеко позади своих преследователей. Однако стоило кельтам прекратить погоню и начать возвращаться на позиции, как африканская конница снова кинулась в атаку, поражая галлов в спину дротиками. Автарит не сумел собрать своих людей, и кельты понесли огромные потери.

Ударив по центру, слоны Гамилькара растоптали боевые порядки наемников, а подоспевшая карфагенская пехота довершила разгром. Разъяренные животные крушили все на своем пути, и тщетно воины Спендия пытались остановить их прорыв. Наемники метали в слонов копья, пытались мечами и топорами подрубить им ноги, но все было тщетно. За элефантерией шла тяжеловооруженная карфагенская пехота и добивала тех мятежников, которым удалось уцелеть после слоновьей атаки. Не выдержав этого слаженного натиска, армия Спендия побежала. Разбитого противника преследовали слоны и кавалерия, пехота зачищала поле боя, многие наемники просто складывали оружие и сдавались в плен. Около 10 000 мятежников были убиты, а 4000 сдались на милость победителя (Polyb. I, 78). Пленников привели к Гамилькару, и теперь полководец должен был решить судьбу своих бывших солдат, некогда воевавших под его командованием на Сицилии. Командующий осадил коня около толпы понурых пленников и долго их разглядывал. Некоторых из них он знал лично, награждая за храбрость, проявленную в боях с римлянами, поэтому не хотел проявлять к этим людям жестокость. Но был еще один принципиальный момент. Полководец понимал, что главной причиной мятежа были жадность и глупость карфагенских олигархов. С учетом этих факторов Гамилькар обратился к пленным мятежникам с