Возле берега залива люди на лодках увидели развалины, чьи покрытые трещинами и сколами, но все еще не рухнувшие могучие колонны говорили о том, что в незапамятные времена это было святилище ордена Живой Мечты. Прежде чем нырнуть в неизведанные просторы Проклятого острова, лодки по приказу Тео Смолика остановились у берега неподалеку от развалин. Капитан, прихватив пару трубок с фейерверками, забрался на дерево, растущее вплотную к гранитной колонне, и спрятал их в кроне, обмотав предварительно пропитанной маслом тканью, а после привязав к веткам. «На всякий случай, – пояснил он Арлее, вернувшись. – Теперь даже если все остальные погибнут и доберется лишь кто-то один, у него будет возможность вызвать нашу «Даль».

Тео отдал приказ, и одна за другой лодки вплыли под сень склонившихся к облачному потоку длинных ветвей.

Гана вонзил стеклянный клинок до рукояти, но когда попытался повиснуть на корне, нож стал проворачиваться: мягкое желе не могло выдержать веса человека, оно прогибалось, рвалось даже под плоской частью лезвия. Выдернув оружие и бросив его в ножны на шее, Тулага быстро, пока отверстие не затянулось, вставил в него кисть правой руки. Раскачавшись, перемахнул на другой корень, тянувшийся не вертикально, но наискось, и мягко соскользнул по нему. Очутившись будто в нижней части широкой подковы, откинулся назад, упершись спиной в каменную стенку, отдыхая.

Лан Алоа давно пропал из виду, небо превратилось в кружок размером с монету, выступ с корзиной тоже исчез. Грязно-желтый свет не становился ярче, зато густел. Сухие хлопья и крупные комки, из которых этот свет, казалось, и состоял, сплошным потоком быстро летели вверх. Источник все еще оставался трудноразличим – нечто большое, неправильной формы, некий сгусток плотной, но все же не совсем материальной субстанции, занимающей дно провала и беспрерывно извергающей из себя столб комковатого мучнистого света.

Передохнув, Гана посмотрел вниз между своих упирающихся в корень ступней. Округлая каменная площадка приблизилась. Теперь беглец видел, что возле склона она узкая, а дальше расширяется, напоминая сковороду, рукоять которой воткнута в стену провала. Внешний край был сломан, будто от удара чего-то очень большого, рухнувшего сверху. По периметру тянулся невысокий каменный бордюр, усиливающий сходство со сковородой. Тулага глянул вверх – кружка неба далеко над головой не было видно, он будто слился со стенами провала: наступила ночь.

Некоторые прилипшие к камню прозрачные трубы были порваны, словно артерии, перерубленные ударом ножа, – из них сочилось что-то густое и липкое, вроде стеклистого меда. Гана полез дальше, но вскоре вынужден был остановиться, увидев в камне неподалеку темную дыру с неровными краями. Беглец застыл, сжимая обеими руками корень, на котором в этот момент висел, изучая отверстие. Через дыру можно проникнуть внутрь… чего? Что находится в глубине склонов? Пласты желе, пещеры, воздушные трубы, полости? Можно ли будет по ним выбраться обратно? Или… Он решил, что в любом случае надо хотя бы заглянуть, повернулся… и замер вновь, когда из полутьмы, царящей в провале, выступило бледное лицо.

Видно его было совсем плохо – Тулага не различал ни носа, ни глаз, ни рта, скорее смутные намеки, тени, изогнутые в виде пародии на человеческие черты. Пародии карикатурной, злой: из дыры в каменной стене на беглеца глядело существо, в котором от человека осталось очень мало. На долгое время Гана и тот, кто прятался в склоне, застыли, разглядывая друг друга. Потом лицо подалось назад, тени на нем задвигались, будто стремительно сменилось несколько выражений, – и лицо пропало.

Гана подождал немного и пополз дальше. По дороге он еще несколько раз замечал дыры разных размеров, и хотя больше в них никто не появлялся, решил до поры до времени не приближаться и не пытаться залезть туда.

* * *

Он спрыгнул на площадку и сразу же, обнажив нож, направился к телу, лежащему в центре. Ссохшееся подобие той твари, на которой летал Лан Алоа, разбросало морщинистые конечности. Кожу на округлых боках покрывали мелкие трещинки. Выставив нож, Тулага медленно обошел паунога и присел на корточки рядом, сначала коснулся его бока стеклянным клинком, затем – пальцами.

Поверхность, сухая и шершавая, имела плесневело-зеленый цвет. В задней части тела наискось вверх отходила короткая широкая труба из мягкой кожи. Внутри была розовая перегородка, вроде сморщенного круга с едва заметным темно-красным отверстием в центре. Она напоминала люки, которыми заканчивались ведущие сквозь массу желе коридоры.

Тварь была мертва. Гана склонился ниже, разглядывая две напоминающие жабры складки, в которые, как он помнил, Лан Алоа просовывал руки. В этих местах кожа становилась темнее. Тулага вставил в одну нож, повернул – пласт кожи начал приподниматься, за ним потянулось несколько липких прозрачных волокон, лопнули одно за другим… обнажилась полость, глубокая узкая прореха в плоти. Бледную, в рыжих пятнах поверхность ее покрывали многочисленные бугорки, похожие на крупные красные бородавки, а на самом дне скопилось немного густой мутной жидкости. Рассмотрев все это, Тулага убрал оружие – складка кожи с едва слышным шлепком легла на место, – задумчиво вытер лезвие о бок паунога, выпрямился.

Больше на круглой площадке не было ничего любопытного. В ограждении имелся проход, узкая «рукоятка» примыкала к стене провала, где также было отверстие, из которого струилось мягкое свечение. Следовало узнать, что находится за ним, но вначале Гана шагнул к краю и выглянул, перегнувшись через ограждение.

И чуть было не отпрянул, когда гудящий поток комковатого пыльного света ударил в лицо. Полуприкрыв глаза, он высунулся дальше. Залитое блеклой желтизной дно было еще очень далеко, но теперь Тулага смог рассмотреть, что источник напоминает лежащую на боку розу, исполинский длинный бутон с разлезшимися, изогнутыми лепестками, которые медленно шевелятся, полощутся в потоках испускаемого ими же света. Примерно посередине между круглой площадкой и дном парило несколько точек. Они медленно описывали круги и восьмерки, будто листья на поверхности лужи под слабым ветерком. Там, внизу, свечение становилось густым, как прозрачное масло, которое добывают из китов. Обычный свет – это нечто, что лежит на поверхности предметов, делая их лучше различимыми, либо озаряет пустое пространство, но не является материальным. Здесь же он превращался в субстанцию наподобие глиняной пыли, способную принимать форму, сбиваться в комки, слипаться и занимать собою объем.

Все, что беглец видел с того мига, когда Фавн Сив привел их с Кахулкой к скрытому под разрушенной хижиной лазу, казалось необъяснимым, все это было фантастично… и все же Гана понимал, что оно не бессмысленно. Находящееся – и происходящее – под землей не являлось просто глупым набором непонятностей, нет, это был некий механизм, сложное, громоздкое и труднообъяснимое устройство, подчиненное определенным, пусть и неясным, задачам, относящимся к мировому жизнеобеспечению. Как фантомные креветки: люди использовали их для пищи, но служить едой – лишь побочная функция, главное же, для чего они предназначались, – очистка облаков от неживого сора и мелких живых паразитов. То есть креветки не были хоть и любопытной, но произвольной прихотью мира, чем-то вроде камня, который за долгие годы под действием ветра случайно приобрел очертания человеческой фигуры. Нет, они возникли с вполне разумной, рациональной целью; и точно так же все, что видел Гана под землей, являлось не случайным скопищем элементов, но организованным в единое целое – системой.