— Синьоры, если у вас ко мне какие-то претензии, я готов встретиться с вами, по очереди или с обоими сразу, как вам будет угодно. Поскольку вы предъявляете мне обвинение, я оставляю за собой право выбрать в качестве оружия меч.

— А почему не арбалет? — съязвил Антонио.

Взгляд Марцилио, и без того надменный, стал теперь до отвращения довольным.

— Я недостаточно хорошо владею арбалетом. Если бы я владел им так, как мечом… — И он как бы невзначай выбросил в сторону Марьотто правую руку.

Скалигер, однако, быстро прекратил словесный поединок.

— Сегодня никаких дуэлей. Сейчас Великий пост, если кто не помнит, к тому же воскресенье. Вы отлично показали себя на скачках, поэтому извольте говорить только о скачках. Не всем выпадает такая честь.

Краем глаза Кангранде заметил старшего да Каррару. Тот спустился с балкона, чтобы поприветствовать юных кавальери. Приблизившись к племяннику, Гранде поклонился, сжав при этом локоть Марцилио с такой силой, что костяшки его пальцев стали под цвет знаменитого фарсетто. Марцилио побледнел. Гранде и Скалигер обменялись любезностями; вновь прозвучало приглашение на ужин.

— А теперь, мессэр Джакомо, вашему племяннику следует приготовиться к кругу почета по городу. Марцилио, вот твой конь.

Конюх уже держал под уздцы белоснежного жеребца, который должен был провезти по городу победителя первых скачек. Поодаль еле стоял на ногах какой-то доходяга, как выяснилось, призванный оттенять великолепие жеребца. Кляча хромала сразу на все ноги, живот ее был вздут, спина провисла, связки в плечах растянулись, бабки опухли, зубы выпали, из носа текло. Всадник, достойный этого экземпляра, пока не подъехал.

Трибуны неодобрительно загудели, когда красавчик в белом собрался уходить. Конечно, зрители не слышали перепалки, однако они прекрасно все поняли по жестам и выражениям лиц троих всадников, пришедших первыми. Капитан, замяв инцидент, сильно разочаровал толпу. Мало того что люди не видели основной части скачек, так их еще лишили более захватывающего зрелища — дуэли настоящих рыцарей во имя Бога, истины и справедливости. Теперь они свистели и улюлюкали.

Под неодобрительные выкрики и свист Марьотто и Антонио снова попытались выдвинуть обвинение против Марцилио. Скалигер выслушал их и пожал плечами.

— Такое случается на Палио каждый раз. Если бы я позволял дуэли за каждый проступок, не дотягивающий до удара кинжалом в спину, я бы круглый год только и делал, что судил дуэлянтов. — Кангранде обнял Марьотто и Антонио за плечи. — Вы должны радоваться. Вы первый раз участвовали в Палио и заняли второе место. Это не последние скачки в вашей жизни. Вот хотя бы сегодня вечером опять состоится забег. А теперь идите. Идите к своим отцам, похвалитесь.

Из туннеля один за другим появлялись участники скачек. Некоторые вяло махали зрителям, другие ехали прямиком к Скалигеру, спешивались и преклоняли колени, бросая злобные взгляды на победителя.

Последним на Арену въехал Пьетро Алагьери — он следил, чтобы всем пострадавшим оказали помощь. Пьетро преклонил колени, стараясь не показать, как ему больно. Раненая нога под ним мелко дрожала. С балкона смотрели отец и брат. Лаял Меркурио.

Кангранде как-то странно посмотрел на Пьетро — в лице его смешались сочувствие, печаль и плохо скрываемый смех.

— Ты жив, Пьетро? Моя сестра будет рада. Затяни дублет. Тебе предстоит еще раз проехать по городу.

— Что? Зачем? — опешил Пьетро. Ему казалось, что он больше никогда по доброй воле не сядет на лошадь.

Кангранде указал на пустой туннель.

— К сожалению, Пьетро, ты пришел последним. Не важно, рыцарь ты или не рыцарь — ты проиграл. Вот твой конь. — Капитан кивнул на клячу, тщившуюся не упасть рядом с белоснежным жеребцом Марцилио. На задней ноге клячи висел свиной окорок.

К Пьетро подскочило сразу несколько слуг; он и опомниться не успел, как оказался верхом на кляче. Молодой конюх взял под уздцы гнедого, ласково похлопал его по холке.

— Привет, Канис. Устал, наверно, малыш?

Пьетро чуть не свалился с клячи.

— Как ты его назвал?

— Канис, синьор. Его нарекли в честь коня нашего Капитана. Этот Канис — сын того Каниса.

— Это в смысле «Пес»? — глупо уточнил Пьетро.

— Да, конечно, синьор. Но почему… почему… — Бедняга-конюх не мог взять в толк, почему Пьетро хохочет как сумасшедший.

По знаку Капитана мальчик, приставленный к белоснежному жеребцу, и уродливая старуха, державшая бечевку, что служила уздечкой кляче, тронулись с места. Медленно они повели коней вокруг Арены. С трибун летели цветы. Пьетро не различал лиц на трибунах, он видел только, как зрители то и дело привставали с мест. Он слышал двусмысленные приветствия в адрес падуанца, а также недвусмысленные насмешки в свой собственный адрес. Щеки его пылали. Он подумал о донне Катерине и покраснел еще гуще. На балконе Пьетро заметил Марьотто и Антонио; оба выглядели подавленными. Интересно, почему? По крайней мере, друзья не забавлялись над его унижением. Антонио спорил со своим братом Луиджи, Марьотто сидел надувшись рядом с отцом. Старуха поворотила клячу, и Пьетро упустил друзей из виду.

Они обогнули Арену трижды. Марцилио все время махал зрителям и потрясал сцепленными над головой руками. После третьего круга мальчик и старуха вывели лошадей на улицы. Трибуны громко выразили неудовольствие; толпа за пределами Арены, напротив, разразилась радостными криками.

— Теплый прием, — бросил через плечо Марцилио.

— Ты же этого хотел, разве нет? — неожиданно для себя бросил Пьетро. Он вовсе не собирался вступать в перепалку с Марцилио. Он вообще не хотел разговаривать.

— Ты имеешь в виду несчастный случай? — Падуанец тщательно взвешивал слова. — Отличный скакун, — заметил он, окинув взглядом клячу, и снова скроил улыбку на радость толпе. Пьетро показал ему фигу.

— А вы не слушайте его, синьор, не слушайте, — прошамкала старуха, ведшая клячу. — Это самый что ни на есть благороднейший конь, благороднее и не сыщете! Да, синьор, не сыщете, помяните мое слово. Капитан взял его у самого Бонавентуры. Горячий был скакун, ровно огонь. Хоть жену Капитана спросите.

Целый час Пьетро ездил по улицам Вероны на «благороднейшем коне». Каррара удостоился красной ленты с надписью «Гордость Меркурия» через плечо, а Пьетро, как самый медлительный всадник, — свиного окорока, привязанного к задней ноге клячи. Однако постепенно чувство унижения улетучилось. Самый воздух был пропитан торжественностью, и даже законченным неудачникам доставалось немного радостного тепла. Толпа насмехалась не по злобе, а просто потому, что так было принято. Ничего личного в шутках Пьетро не слышал. Вскоре он стал отвечать насмешникам, потрясать кулаками — в общем, играть роль, уготованную ему звездами или обычным невезением.

Никто не предупредил Пьетро об этой части церемонии. Горожане выхватывали ножи, кидались к окороку и отрезали от него куски. За клячей стаей бежали собаки — несколько человек были приставлены специально, чтобы их отгонять. Обструганную кость старуха то и дело заменяла свежим окороком. Кроме собак, никто не ел солонины — в конце концов, шла первая неделя Великого поста, — однако каждому непременно хотелось получить свой кусок. Наверно, окорок приносит удачу.