В следующие годы арабские полководцы могли почти беспрепятственно пожинать плоды своих побед. Старый военный герой Ираклий, конечно, не думал безропотно подчиниться приговору капризной богини счастья, которая почти в тот самый момент, когда ему удалось окончательно поразить исконного врага своего народа, отвернулась от него и обратила свою благосклонность на нового, до сих пор презираемого им врага, вырвав из его рук в пользу последнего втрое больше того, что он успел приобрести. Правда, император не скрывал от себя истинного положения вещей; покидая Сирию, он захватил с собой в Константинополь святой крест, так недавно перенесенный им в триумфальном шествии из Ктезифона в Иерусалим. Но хотя он ввиду своей болезненности в последние годы не мог думать о личном участии в новом походе, все же не мог допускать, чтоб одна из лучших его провинций и даже священнейшие места христианства остались в руках неверующих. По повелению его из Константинополя и Александрии были отправлены морем войска и перевезены в Антиохию. Отсюда под предводительством наследника трона Константина должны были они предпринять новое нападение на арабов (17 = 638). Но им удалось лишь на короткое время отнять у бессильного Абу Убейды только что покоренные округа Халеб и Киннесрин. Достаточно было устроить Омару с помощью иракских войск диверсию в Месопотамии, и приставшие вновь к грекам христианские арабы вынуждены были отступить, а вслед за сим потерпели поражение и императорские войска, принужденные после этого снова запереться в Антиохии. Отныне на долгое время не слышно более о дальнейших попытках византийцев против сирийских владений. Без особых затруднений арабы овладевают здесь тем, что не было еще покорено. После сдачи Дамаска армия мусульман снова распалась на четыре первоначальных отряда, которые и расположились теперь в отдельных областях. Сам Абу Убейда занял север, Амр осадил Иерусалим, Шурахбиль и Язид занялись покорением финикийских прибрежных городов. В главных чертах полководцы исполнили свои задачи еще в течение 16 (637), так что к концу этого года Омар уже мог предпринять путешествие в Сирию, где он хотел лично ввести новые порядки. В Джабии, там, где начались первые стычки перед решительным сражением у Гиеромакса, халиф поселился в старинном замке гассанидских князей; здесь он диктовал ждавшим его повелений сирийцам те законы, которым отныне должны были повиноваться все народности, подчиненные халифату; здесь же были заключены договоры с христианскими арабскими племенами, что побудило некоторых принять ислам, других же — сделаться по крайней мере хорошими подданными. Меж тем осада Иерусалима деятельно продолжалась, и в 17 г. (635) город вынужден был наконец сдаться. Давно уже страстным желанием халифа было взглянуть телесными очами на святой град иудеев и христиан, на то место, где было дано так много откровений и проявлений милостей божьих, лишь не признаваемых либо искажаемых неблагодарными людьми, на то самое место, где пророк чудом и только раз мог совершить духовно свою молитву. Въезд его совершился, как извещают мусульманские историки, с теми смирением и простотой, от которых старинный товарищ Мухаммеда никогда не хотел отступать, даже став властелином великого царства. В старом невзрачном плаще из верблюжьей шерсти, сидя верхом на верблюде, подобно тем оборванным бедуинам, которые толкались и прежде на сирийских ярмарках, вот в каком виде предстал новый повелитель перед изумленными жителями Иерусалима, которым до сих пор случалось видеть даже незначительного подпрефекта византийского, не говоря уже о высокочтимом патрикиосе или самом победоносном императоре Ираклии, проезжавших по улицам священного града спесиво и торжественно, в залитом золотом вооружении на богато убранном боевом коне. С гордостью указывают арабские историки на скромную простоту этого въезда, который пристыдил даже мусульман, отвыкших от подобного зрелища за время своего пребывания в покоренной стране. Но византийцам, конечно, событие этой показалось в ином виде он въезжал в священный град — сообщает позднейшая хроника — в одежде из верблюжьей шерсти, покрытый с головы до ног пылью, с выражением сатанинского лицемерия на лице. Он пожелал видеть храм иудеев, построенный Соломоном, чтобы превратить его в молельню, где бы он мог изрыгать свои богохульства. Софроний[181], лишь только его увидел, воскликнул: поистине вот та мерзость запустения на криле святилища[182], которую предрек Даниил. И ревнитель веры заплакал горькими слезами об участи христианского народа. Когда Омар прибыл в город, патриарх предложил ему принять из его рук льняную одежду и рубаху, но тот отказался их надеть. С превеликим трудом удалось патриарху уговорить его облечься в них на время, пока его собственные одежды не будут вымыты; после чего Омар возвратил их Софронию и снова оделся в прежнее платье.

Но за удовольствие видеть торжество истинной веры в самом средоточии идолопоклонства пришлось дорого заплатить. Вслед за войной в Палестине и Сирии появилась в 17 г. (638) чума и разрослась до необычайных размеров в 18 (639). Более всего свирепствовала она в Эммаусе и его окрестностях, но и в других местностях страны жертв было немало. В числе 250000 павших от эпидемии унесла она и трех знаменитых полководцев арабских: Абу Убейду, Шурахбиля, а наконец и Язида, назначенного Омаром в преемники Абу Убейде. На место последнего возведен был халифом в наместники брат его Му’авия, служивший все время похода в качестве добровольца. Ему предстояло в течение 40 лет управлять провинцией и образовать из нее на долгое время надежнейшее ядро могущества семьи Омейи. Будучи лет 40, пока еще ничем особенно не прославившийся, он был обязан, подобно Язиду, своим влиятельным положением одному личному желанию халифа, который пожелал этим задобрить светскую партию мекканцев и главу ее, Абу Суфьяна. Равным образом в угоду набожным, пожелал властитель иметь наместником своим в Персии, в Куфе, одного из старейших товарищей пророка, Са’да Ибн Абу Ваккаса. Как кажется, Му’авия не обладал в высокой степени воинскими дарованиями, зато впоследствии оказался одним из тончайших политиков своего времени. По-видимому, он проявил на первых же порах умение выбирать подходящих людей. Но даже и в военных предприятиях он отличался неутомимой выдержкой и бодростью духа, легко выносившего неудачи. Поэтому он стремился всю свою жизнь, зорко выслеживая удобный момент, продолжать по всем направлениям дальнейшие завоевания непокоренных еще стран.

К этому времени, после того как Антиохия в 17 г. (638) распахнула пред арабами свои врата, в Сирии оставалась невзятой лишь Цезарея. Задолго до нее, еще при Амре (18 = 639), а затем при Язиде, велась без перерыва осада этого важного пункта. Наконец 19 Шавваля (октябрь 640) удалось Му’авии овладеть сильною крепостью благодаря измене одного иудея. Так закончилось покорение всей Сирии. Между тем в 18 г. (639) Ияд, пробравшись из северной Сирии через Евфрат, успел в 20 (641) и почти без сопротивления овладеть городами Месопотамии. Покорение в том же году Мосула иракской армией закрепило окончательно эти новые приобретения. С этих пор можно было беспрепятственно двигаться далее на север. Раздираемая внутренними волнениями Армения обещала нападающим легкую добычу. Эта несчастная страна исстари разделяла одну участь с соседней ей Месопотамией, служа вечно яблоком раздора между ближайшими могущественными государствами. Благодаря постоянным нападениям извне, совпадавшим с ужасающей правильностью с вечными внутренними раздорами, этот народ, несмотря на сохранившуюся и поныне резкую особенность национальных черт, никогда не мог выработать себе независимое государственное устройство. До самого последнего времени существования царства Сассанидов персы и византийцы боролись друг с другом за обладание Арменией; со времени великой победы Ираклия она стала подчиняться законам, шедшим из Константинополя, но при постоянных распрях вельмож, которых центральное управление по своей отдаленности не всегда могло обуздать, эта несчастная страна даже в последнее время еще не совсем успокоилась. Таким образом, арабы при своем вторжении встретили лишь слабое сопротивление. В 21 г. (642), под предводительством Хабиба Ибн Маслами, они вторгнулись в Армению через долину верхнего Евфрата, направляясь к озеру Ван. Арабы обогнули озеро с запада и с севера, минуя Арарат. Вступив в долину Аракса, взяли приступом тогдашнюю столицу страны, Двинь (6 октября 642 = 6 Зу’ль-ка’да 21), после чего повернули назад с богатой добычей и бесчисленным множеством пленных. В следующем году (22 = 643) они вторично наводнили страну, на этот раз тремя колоннами, проникшими до самой Грузии, производя повсюду на своем пути великие опустошения. Впрочем, один из этих отрядов потерпел от значительнейшего из вельмож Армении, того, которому император Констанций вверил начальство над войском, Феодора Рештунийца, довольно чувствительное поражение. Такие же набеги продолжались и в следующие годы[183], причем в них принимали участие и некоторые отряды иракских войск, занявшие в том же году Азербайджан, пока наконец в 29 г. (650) не было заключено между императором и арабами перемирие, доставившее стране спокойствие на несколько лет.