Соблазн политической интриги скосил многих знаменитых «командармов» грозненского времени. Некоторые «удостоились» опалы, ссылки, насильственного пострига в монахи, кое-кто впал в бесчестие, а кого-то и жизни лишили. Они летали высоко, наши полководцы того времени. Но все дело в том, что военная элита на две трети была тождественна элите политической. Судьбы страны, государственных учреждений и самой династии нередко держали в руках те самые «командармы», которым назавтра после очередного заседания Боярской думы надлежало убыть на «боевое дежурство» куда-нибудь в Серпухов — отражать крымцев. И чуть только поддавался аристократ, военная косточка, соблазну подправить нечто большее, нежели порядок старшинства подчиненных ему воевод, как его сейчас же могло постигнуть большое несчастье. Тех, кому ведомы вершины жизни этой, Господь знакомит и с пропастями, с самым их дном…

Лишь в связи с началом Ливонской войны Семена Ивановича вновь призывают на царскую службу. Ему повезло «воскреснуть» от государевой опалы.

Ливонская война, которая принесет России и великие победы, и великие тяготы, начиналась триумфально. Русским воеводам сдались Юрьев, Нарва, Раковор и многие другие города. Однако в конце 1558 года власти Ливонского ордена опомнились и собрали силы для контрнаступления. Войска орденского магистра нанесли несколько чувствительных ударов. В перспективе это грозило Московскому государству потерей стратегической инициативы.

Тогда из Москвы пришел приказ: провести акцию устрашения, которая надолго отобьет у ливонцев охоту к такого рода затеям.

В декабре 1558 года «на ливонские немцы» отправилась рать из пяти полков под командованием князя Семена Ивановича Микулинского. Старшим по знатности в этом войске формально был служилый татарский «царевич» Тохтамыш, двигавшийся со своим «двором», однако управлял боевыми действиями не он, а князь Микулинский. С русскими полками шел огромный сводный корпус служилых татар и представителей северокавказских народов. Псковский летописец с изумлением перечисляет их отряды: «…черкасы пятигорские и царевич Тохтамыш и татары и черемиса юрьевские».

Семен Иванович не взял с собой осадную артиллерию, поскольку в его планы не входило осаждать мощные крепости. Но на санях с армией князя передвигался «легкий наряд», предназначенный, надо полагать, для огневой поддержки во время полевых столкновений.

Как полагает историк В. В. Пенской, «поместной конницы с воеводами было порядка 9—10 тысяч…» (считая боевых холопов). Служилых татар Семен Иванович имел под рукой две тысячи или чуть более, а «стрельцов и казаков, посаженных на конь», — от тысячи до трех тысяч человек[268].

Армия князя Микулинского в январе 1559 года ворвалась по широкому фронту на земли ордена и архиепископства Рижского в районе Алыста (ныне Алуксне). Другая ее часть двигалась в общем направлении на Кесь (иначе Цесис, Венден) и Ригу. Стояли страшные морозы, и старожилы удивлялись, как можно воевать в такую стужу! Тем не менее воевода «распустил войну» на огромной территории. «Не было места, где бы ни воевали, — сообщает летописец. — И разорили той зимой 7 городов, множество кораблей пожгли в море под Ригою»[269]. Жители Риги, утратив уверенность в собственных боевых возможностях, своими руками сожгли городское предместье, лишь бы не отдавать его русской коннице на поживу.

Собственно, ее главная задача и была: карать за дерзость, разорять и устрашать, при этом обогащаясь добычей.

У Чествина (Зессвегена) ливонцы выставили заслон, который атаковал Передовой полк русских. Или, скорее, бросился на один из малых отрядов, отдалившихся от основных сил, а нарвался на целый полк. Подробности боя неизвестны, но, судя по потерям, сеча выдалась жестокая… В сражении противник был разгромлен, причем на месте полегли 400 воинов врага, погибли «воеводы немецкие Гедерт и Ганус».

Боевые действия начались в середине января 1559 года, а уже 17 февраля армия вернулась на русские земли с «бесчисленным множеством» пленников, среди них — 34 дворянина и некий Янатув, «печатник» архиепископа Рижского. По официальному отчету Семена Ивановича, ливонцы принуждены были оставить 11 «городков», которые были выжжены московскими воеводами. Русские отряды вывезли оттуда колокола, артиллерию и ценное имущество, но гарнизоны оставлять в опустевших и выгоревших укреплениях не стали, поскольку те располагались далеко от русского рубежа и вовремя поддержать их в случае контрнаступления ливонцев все равно не удалось бы.

Это был серьезный успех. Прежде всего русские войска провели масштабную акцию устрашения, вернув себе инициативу. Ударный кулак ордена, и без того не особенно грозный и многолюдный, утратил боеспособность. Бить стало нечем, да и отбиваться — тоже. Иван IV, вполне удовлетворенный действиями князя Микулинского, «послал с жалованием» ему и его воеводам[270]. Вскоре на ливонском театре военных действий установилось полугодовое перемирие.

В воинской повести «Казанская история» рассказано о смерти князя. Возвращаясь из ливонского похода, Семен Иванович нес «на шее своей смертельную рану», от которой вскоре скончался на пятидесятом году жизни[271]. Князь навеки закрыл глаза 2 августа 1559 года. Его тело «проводил до могилы» сам царь. Похоронили воеводу в родовом гнезде — Микулине, в каменном храме, построенном по распоряжению покойного. Богомольный, значит, был человек…

Этот храм дошел до нашего времени. Он имеет древнюю историю и является семейной усыпальницей князей тверского рода. Предположительно, первая церковь на этом месте возникла между 1397 и 1399 годами: ее возвели по приказу князя Михаила Александровича. А в середине XVI века Семен Иванович выстроил на месте обветшалого здания новый пятиглавый храм из камня, удивительно красивый, поражающий до сих пор необыкновенной гармонией архитектурных форм[272]. Здесь он и лег навеки, близ гробов своей родни, рядом с женой Овдотьей Морозовой, родившей ему сына Петра.

Автор «Казанской истории» повествует о кончине князя печальными словами: «Прегорькая, злая смерть, ни красоты человеческой не милующая, ни храброго мужа не щадящая, ни богатого не почитающая, ни царя, над многими властвующего, не боящаяся, но всех равно из этой жизни забирающая и в темный гроб кладущая трехлокотный, засыпаемый землей! И кто может избежать крепкой твоей хватки? И куда девается тогда красота, храбрость и слава — все мимо проходит, словно сон».