— О чем ты говоришь? И если он никогда не был здесь, почему ты хранишь в своем шкафу его одежду?

— Мою квартиру обустраивали подрядчики, которые строили все остальные наши… убежища. Я подделала документы, поэтому они думали, что выполняли заказ Элигора. Комплект его одежды в шкафу снимал с меня все подозрения. Счет на оплату их услуг я внесла в общую ведомость расходов. Кеннет Валд не интересуется такими мелочами — его не волнует, сколько стоят те или иные вещи. Он князь Ада. Деньги для него, как вода. Он открывает кран и наливает их себе сколько хочет. А я благодаря его щедрости обзавелась этим гнездышком. Естественно, стиль оформления мой. Наверное, ты нашел его ужасным, но я сама тут все устроила.

— Нет, мне нравится твой интерьер. Он немного… удивляет. Во всяком случае, я не ожидал такого.

— Я с детских лет мечтала о чем-то подобном. Не тревожься, милый. У меня имеется типовое бунгало со сказочным видом в колорадском Аспене, скучный манхэттенский пентхаус в Центральном парке и маленькое шале в швейцарском Гстааде. Но эту квартиру я считаю своим убежищем. Поэтому, если ты расскажешь о ней своим ангелам-мстителям и заставишь меня отказаться от нее, я убью тебя, Бобби Доллар.

Ее тон заставил меня приподняться на локте и посмотреть ей в глаза. Она не шутила.

— Я не совсем понял. Ты действительно… любила его?

Графиня пожала плечами и, перекатившись на бок, протянула руку к прикроватному столику. Она вытащила сигарету из тонкого золотого портсигара и предложила его мне.

— Нет, спасибо. Я отказался от этого годы назад.

Она устроилась на подушке, выпустила изо рта клуб сизого дыма и проследила за его ленивым дрейфом к высокому потолку.

— Не знаю, — сказала Каз. — Возможно, ты прав. Наверное, я любила не столько Герцога, сколько его деньги и власть. И мне было приятно, что я нравилась такой влиятельной персоне.

Она нахмурилась.

— Я не хочу говорить об этом.

— Тогда не говори. Тебя никто не заставляет, Казимира.

— Лучше Каз. Меня не называли Казимирой уже пару сотен лет.

Я посмотрел на нее. Похоже, она заметила мое удивление.

— Да, я очень старая, — произнесла она. — И долго живу на земле. А как насчет тебя?

— Мы не знаем своего возраста, и нам ничего не говорят об этом. Мои воспоминания начинаются с девяностых годов прошлого века, когда меня впервые отправили на землю.

Она сделала затяжку и выпустила изо рта облачко дымного гейзера.

— Счастливчик.

— О чем ты говоришь?

— Не бери в голову.

Она повернулась к пепельнице, стоявшей на столике, и раздраженно смяла в ней окурок.

— Я не хотела втягивать тебя в это дело. Но в любом случае прошу прощения.

Даже теперь, после всего, что случилось между нами, я по-прежнему относился к ней с рефлекторным недоверием. Вы когда-нибудь слышали об извинявшемся демоне? Не слишком ли густой была ее патока? Неужели я стал вторым придурком, который повелся на вкусное яблоко и влюбился в старую мошенницу?

— Раньше ты говорила, что в этом не было твоей вины, — напомнил я. — Все якобы испортил Трававоск.

— Да, но если бы я не ушла от Элигора… если бы не украла артефакт, чтобы защититься от его преследований…

— Помедленнее, Каз. Ты обокрала Герцога, потому что хотела сбежать от него? А другого способа не было?

На мгновение я вновь увидел в ее глазах кроваво-красные искры гнева, но они тут же исчезли, уступив место бесконечной печали.

— Иначе он не дал бы мне уйти. Понимаешь, Бобби, если что-то принадлежит ему, то это навечно. И Герцог таким же образом относится к своим живым приобретениям — причем даже с большей цепкостью. Я жила рядом с ним слишком долго… всегда была доступна ему… Элигор, скорее, уничтожил бы меня, чем позволил бы уйти, хотя он давно потерял ко мне интерес.

— И поэтому ты украла у него… перо? Чтобы шантажировать его, если он начнет предъявлять к тебе претензии?

Я по-прежнему не знал, что представляло собой загадочное перо, но мне не хотелось демонстрировать свое невежество. К моему облегчению, графиня устало вздохнула.

— Можно и так сказать, но я не хочу сейчас думать о Герцоге — о том, что связано с ним. Ты здесь. И я здесь. Возможно, у нас больше не будет такого момента.

Казимира покачала головой.

— Что я говорю? У нас точно не будет таких встреч.

Она печально улыбнулась.

— Наверное, нам не предназначено быть вместе.

Я буквально разрывался от желания сказать ей, что не покину ее никогда (в тот момент это казалось правдой). Мой внутренний голос предупреждал, что слова графини могли быть утонченным обманом — что я заглотил наживку хитрой и циничной демонессы. Мне уже доводилось слышать о таких ловких игроках Оппозиции. Но, глядя в эти широкие, заполненные слезами глаза, я почти не слышал критических аргументов своего рассудка.

— Каким бы ни было наше предназначение, ты совершенно права, — ответил я, целуя ее в шею. — У нас есть только это мгновение.

Она придвинулась ближе и прижалась ко мне, позволяя ощутить ту влагу, которую мы создали раньше.

— О! — воскликнула она, погладив пальцами воспрянувшего «Бобби». — Кажется, твой конь, мистер Доллар, уже не склоняет голову.

Ее смех перешел в терпкий шепот.

— Что скажешь, крылатый? Может, снова унесешь меня… к себе домой?

* * *

Каз спала. Ее волосы разметались золотистым веером на алой подушке. Со спины она выглядела как ребенок. Я мог сосчитать каждый выступ на ее позвоночнике. Мне нравилось смотреть на движение ее мышц каждый раз, когда она меняла позу.

Я выбрался из постели и принял душ. Пока мои волосы сохли, я попытался дозвониться Сэму и другим коллегам. Они не получали сигнал. Возможно, стены этой квартиры имели устройства для блокировки телефонных сообщений. Повидав гараж Казимиры, которому позавидовал бы любой секретный агент, я уже ничему не удивлялся. Тем не менее мне хотелось быстрее связаться с кем-то из нашего офиса и убедиться, что Сэм и Моника были в порядке. Я понимал, что мне пора покинуть графиню. Мое объективное суждение о ней давно угасло. Я многого не знал о ней и по-прежнему имел кучу причин для недоверия, однако продолжал смотреть на ее обнаженное тело, чувствуя стеснение в груди, о котором почти забыл в своей ангельской жизни. Возможно, я вообще не переживал ничего подобного. Меня всегда пугала привязанность к какой-либо женщине, но в случае с Каз она казалась проклятием, граничащим с самоубийством.

Словно читая мои тревожные мысли, графиня начала извиваться во сне и что-то шептать. Она перекатилась на спину, слабо оттолкнула от себя что-то невидимое и вдруг принялась царапать подушку. Это напомнило мне о том, что она делала с моими щеками во время нашей схватки. Я приподнял руку и прикоснулся к еще болевшим царапинам.