Я родила своему чудовищному мужу и его сучьей матери двух прекрасных и здоровых мальчиков, но моя жизнь не изменилась. Я ежедневно испытывала страх, страдания и боль. Если слуги, кроме строго указанных формальностей, проявляли ко мне хотя бы малейшую доброту и симпатию, Павел или его мать жестоко наказывали их. Юстиния, забрав моих сыновей, воспитывала их сама. Ей хотелось, чтобы они выросли сыновьями Павла без моего «тлетворного» влияния…

Она замолчала, печально вздохнула и после паузы продолжила:

— Однажды ночью мое терпение лопнуло. Не буду обременять тебя деталями, но лишь скажу, что незадолго до этого случая мой муж убил красивую юную служанку, которой я благоволила. В тот скорбный день мы хоронили ее на нашем церковном кладбище. Вечером Павел пришел в мои покои и, взяв меня силой, показал мне локон ее волос, который он срезал с лежавшего в гробу бездыханного тела. Он поместил этот локон в медальон и подарил его мне. «Чтобы память о твоей служанке всегда была с тобой», — сказал он с усмешкой. То есть чтобы я не забывала, как он забрал ее у меня и убил. Вот что граф имел в виду. Он давал мне понять, что может отнять у меня все, о чем я заботилась. И так он поступал всегда.

Я не знаю, что со мной случилось. Его расправа с девушкой стала последней каплей в море моих мучений. Когда он заснул, я перерезала ему горло. Пока граф дергался в судорогах, я вонзала в него нож, снова и снова, в грудь, в спину, в лицо — и это длилось долгое время после того, как он умер. Затем, перепачканная кровью, шатаясь, словно ужасный фантом, я направилась в детскую комнату и подняла мальчиков с постели. Им было тогда шесть и семь лет. Я привела их в свои покои, чтобы показать останки отца. Они плакали, а я истерически смеялась и кричала им: «Это подарок от меня. Чтобы вы навсегда запомнили его таким!» Позже мне рассказали, что я продолжала выкрикивать какую-то бессмыслицу. Я даже попыталась убить детей, решив оборвать проклятый род Павла. Мальчики в ужасе убежали прочь. Оставшись одна, я попыталась молиться, но мои руки оцепенели от холода, и сердце будто бы покрылось льдом. Мне казалось, что мое преступление забрало все телесное тепло.

Мальчики привели с собой охранников и старую графиню. Меня нашли рядом с телом графа. Я сидела, погрузив запястья в его вспоротый живот. Мои руки по локти были в крови. Я пыталась объяснить им, почему убила мужа. Но они стащили меня с Павла, обвиняя в осквернении его тела. На самом деле я не глумилась над ним. Я лишь хотела согреть свои руки, потому что они были невыносимо холодными.

Она повернулась ко мне. Ее прекрасное лицо исказись от боли.

— И теперь, милый Бобби, ты знаешь, откуда взялось мое прозвище.

Казимира снова отвернулась.

— Меня обвинили в убийстве, и после долгих пыток я призналась в колдовстве. А по какой еще причине женщина могла убить такого доброго мужа и посягнуть на жизнь его детей? Естественно, по наущению дьявола.

Графиня обхватила себя руками. Она кивала головой, словно утомленная девочка на заднем сиденье машины.

— Судьи не проявили ко мне снисходительности — ни земные, ни небесные. Хотя чему тут удивляться, правда? Граф Павел поступал со мной, как и многие мужья со своими женами. Он лишь держал меня в ежовых рукавицах. Если бы мне помогал такой ловкий адвокат, как ты, я, возможно, получила бы более мягкий приговор. Не вечное проклятье и ямы с расплавленной лавой. Но у меня был плохой адвокат.

Я не знал, что сказать. И меня уже смущало мое затянувшееся молчание.

— Это дело можно пересмотреть, — заикаясь, промямлил я. — Тут явные ошибки… Ты не заслуживаешь…

— Не говори ничего.

Она села и приложила пальцы к моим губам.

— Все уже закончилось. Как там написал Марло?[32]«Но это было в другой стране. К тому же девка давно сдохла».

— Каз!

— Не нужно, Бобби. Я же сказала, та девка сдохла. Так что люби эту. Пока мы еще можем…

А что еще мне оставалось делать в своей безутешной печали? Конечно, я выполнил ее просьбу.

Мы заснули, и я снова проснулся первым — или подумал, что проснулся. Голова Каз покоилась на моей руке. Я посмотрел на свод алькова и понял, что освещение изменилось. Дрожавшая ткань огненной расцветки и тусклый свет за ней создавали впечатление рассвета, хотя снаружи, наверное, было позднее утро.

Я взял телефон, лежавший на прикроватном столике, и попытался дозвониться до Сэма. Он не получал мой сигнал. Я вдруг понял, что мог пропустить кучу звонков — в том числе и вызовов к клиентам. Хуже того, до меня могли не дойти инструкции боссов из Небесного города. Учитывая ущерб, нанесенный галлу прошлым вечером, они, наверное, думали, что я погиб или получил серьезные ранения. Один Всевышний знал, какой конфликт мог разрастись из-за этого. Будь мои мозги в порядке, я давно должен был проститься с Казимирой или, по крайней мере, восстановить контакт с Небесами.

Когда я хотел встать с постели, Каз пошевелилась и сонно сказала:

— Мобильные телефоны здесь не работают.

— Я это уже понял.

— Если тебе нужно позвонить кому-то, воспользуйся стационарной линией. Только убедись, что никто не будет отслеживать твой звонок.

Стационарная линия. Я почувствовал себя идиотом. Телефон стоял на рабочем столе.

— Ты хорошо выглядишь без одежды, крылатый, — сказала графиня.

— Спасибо. В ангельском колледже я учился на исполнителя мужского стриптиза.

— Лжец.

— Мечтал доставлять непристойные телеграммы на дни рождения сексуальных извращенцев.

Я почти не обращал внимания на свои слова. В тот момент в трубке звучали гудки. Затем мне ответили, но это, к моему удивлению, не был голос Сэма.

— Телефон Сэма Рили.

— Моника? Ты?

— Бобби? Ты жив!

Похоже, она действительно обрадовалась.

— Где ты?

— Неважно. Как Сэм? И, кстати, ты в порядке?

— Сэму крепко досталось. Но он выкарабкается. Мы ждем, что скажут врачи хирургического отделения. Я, Джимми и Энни привезли его в медицинский центр «Секвойя». Вполне вероятно, что у Сэма сотрясение мозга…

На меня накатила волна вины и печали.

— Я сейчас приеду.

— Нет!

Наверное, люди, находившиеся в комнате ожидания, повернулись к ней при этом громком восклицании. Когда Моника снова заговорила, она перешла на тихий шепот.

— Если только ты не убил ту тварь с рогами. В чем я глубоко сомневаюсь.

— Пока не убил. Мне удалось лишь удрать от нее.

— Тогда не приезжай сюда. Вряд ли тут кто-то хочет, чтобы двухтонное чудовище крушило госпиталь, разыскивая тебя в больничных палатах.