Она проследила за взглядом Алекса, скользнув глазами по мягко освещенному Денверскому ботаническому саду, заполненному толпой и заставленному двумя дюжинами палаток а-ля тропические хижины, возведенных для удобств ужинающих гостей. Телохранителя она нашла с краю, около палатки поставщика.

Он был хорош, весьма осмотрителен, но признаки охраны она могла уличить за сотню ярдов – а у него поперек спины было написано: «Очень дорогой телохранитель». Очень-очень дорогой.

– Как тебе костюм? – спросил Алекс. – Я как-то сам такой едва не купил.

– Ну уж нет, детка. Слишком структурный. Слишком консервативный, – ответила она, рассматривая мужчину, стоявшего вдалеке. В нем не было ничего особенного, за исключением разве что копны шелковистых коричневых волос и осторожности в каждом движении. Костюм делал его похожим на хориста. Все это его и выдало. Взглядом он разделял сад на четыре части, в поисках одному ему известной угрозы. Благотворительный аукцион, устроенный в Денверском ботаническом саду, сложно было назвать рассадником интриг.

– Но не с моей шелковой синей рубашкой, – отозвался Алекс. – Так ты его не знаешь?

– Нет, – ответила она, стараясь не сжимать челюсти, пытаясь сдержать слабую угрозу головной боли, которую внезапно почувствовала. Даже для августа день стоял чрезмерно жаркий, для Денвера – невероятно влажный, приход ночи особо не помог. Сейчас это чувствовалось еще острее.

Телохранитель. Проклятье. Она знала, кто стоит за этим, знала так же хорошо, как и то, что мероприятие такого типа не требует присутствия частной охраны. Бутылки французского вина и французского шампанского открывали бармены в смокингах. Ужины, упакованные в белые коробочки с зелеными ленточками, к столам подносили официанты во фраках. Каждая женщина, имеющая спутника, получила перед приходом на аукцион орхидею, занявшую место на запястье, а мужчина вдел бутоньерку, составленную из листьев экзотического экваториального леса и лианы – даже хорист. Сегодняшний аукцион устраивался для Лиги бассейна Амазонки и в честь нового павильона орхидей в Денверском ботаническом саду. Алекс внес свой вклад – создал дизайн бутоньерок, получившихся просто потрясающими – очень мужественными, очень дикими. По словам Алекса, они будут взывать к Богу экваториального леса, дремлющему в каждом мужчине, и его бумажнику. А Алекс обладал безукоризненным вкусом и природным чутьем: в том числе и по этим причинам он стал правой рукой Кати.

Другими причинами были шесть лет, которые он провел в Лос-анджелесском отделении полиции.

– Что насчет второго мужчины? – спросил он. – Того, который стоит рядом с воротами «Ягуар».

Два телохранителя?

– Мать не посмела бы, – пробормотала она, проглатывая проклятье и поворачиваясь к воротам «Ягуар» – многоколонной галерее, сделанной из искусно обработанной фанеры и папье-маше, служившей парадным входом на вечеринку.

Одинокий мужчина, стоявший рядом со свирепой черной кошкой, перекинутой мостиком через крайнюю тройку пальм, отвернулся, как только она взглянула на него. Она успела заметить только его спину и бокал шампанского в руках, прежде чем он исчез среди деревьев. Но этого было достаточно, чтобы волоски на ее шее встали дыбом от внезапного, неожиданного подозрения.

Первого парня она не знала, но этот…

Через пару секунд она резко выдохнула и приказала себе собраться. Конечно, она его не знала. Может, это из-за темных волос незнакомца, которые были длиннее, чем у большинства мужчин на этом эксклюзивном и элегантно консервативном приеме, ее на секунду, как искра, ослепил знакомый образ. Может, это из-за его роста, может, из-за того, как он держался. Может, причины вообще не было.

Она ошибалась и раньше, ошибалась огромное количество раз. Особенно в мужчинах.

– Твоя мать посмеет что угодно, если уверена, что это сойдет ей с рук, – возразил Алекс, хохотнув. – На самом деле, ее последняя кормушка в Конгрессе стала настоящим вызовом любому бюджетному надсмотрщику в Вашингтоне.

Катя бросила на секретаря раздраженный взгляд. С виду он не походил на человека, читавшего «Лос-Анджелес Таймс» или «Уолл Стрит Джорнал» каждое утро – но именно так он и делал, с религиозной преданностью, обычно попивая двойной эспрессо. В это время он был одет в майку «Лейкерс» с автографами, которую его портной вшил в шелковый халат цвета киновари. Его черные как гагат волосы были искусно коротко подстрижены, выбелены на кончиках и покрыты муссом в стремлении к художественному совершенству. У него были красивые американско-азиатские черты лица, черный пояс по тэквондо и бойфренд, оставшийся в Лос-Анджелесе. На нем был костюм от Армани, китайские красные туфли и белоснежная рубашка, с распахнутым воротом и ослабленным галстуком от Прада.

Она не знала, как ей удастся удержать его в Денвере, Колорадо, или что она будет делать без него, когда он насытится бывшим животноводческим городком и умчится назад в Лос-Анджелес.

– За это с тебя чашка латте, – сказала она. Выросшая в семье сенатора Мэрилин Деккер, Катя жила, ела и дышала политикой каждый божий день. Будучи взрослой, она к политике не прикасалась. Голосовала. Конец истории. Впрочем, это не останавливало Алекса, спешившего сообщить ей обо всех политических происках ее матери, которые он узнавал из газет или программ CNN – каждая нежеланная новость стоила ему латте.

– Ты все равно должна мне семь, за предсказание перевеса, с которым выиграли «Лейкерс». Последний раз, когда ты получала от меня латте, был еще до Ледникового периода.

Справедливо, но мог бы и не напоминать лишний раз?

– Вероятно, мистер Костюм от Армани и его друг не имеют ко мне отношения. Давай просто не будем обращать на них внимания, может, тогда они уйдут, – предложила она, возвращаясь к каталогу. Она не хотела связываться с нежеланными телохранителями. Не сегодня и не завтра – никогда. – Наша картина пойдет первой. Может, нам стоит пойти проверить в порядке ли она.

Последние прибавление к Катиному бизнесу по продаже произведений искусства – денверская галерея «Тусси» – даровала аукциону большую красивую цветочную картину Олега Генри. Служащие Ботанического сада забрали ее два дня назад. Так что было логичным, проверить картину прежде, чем она выйдет на торги.

Но Алекс напоминал собаку, получившую кость.

– Прости, малышка. Но здесь только ты достойна такой крупнокалиберной охраны. Думаю, твоя мать приставила к тебе двух фриласнеров. Одному Богу известно зачем, разве что она знает что-то, чего не знаем мы, – сказал он тоном, предполагавшим, что она обязана сосредоточить все свое внимание на том, что он говорит, пока они не выяснят причину проблемы. – Полагаю, мы могли бы спросить у нее в воскресенье утром.

– Нет, не могли бы, – последовал быстрый ответ. – Мать начинала свою кампанию с короткой остановки в Денвере воскресным утром, но встречи не планировалось. Мэрилин была слишком занята – слава Богу.

Подавив тяжелый вздох, Катя снова посмотрела на него.

– Моя мать – параноик.