В ходе переговоров выяснилось, что Петербург хотел получить свободу рук в Манчжурии и для этого предлагал превратить северную часть Кореи (от 39-й параллели) в нейтральную зону. 30 октября 1903 г. японцы пошли на частичные уступки. В этот день Комура передал русскому посланнику барону Р. Р. Розену новые предложения. Токио был готов признать Манчжурию зоной русского влияния, при условии признания Кореи зоной собственного влияния и признания независимости и неприкосновенности Китая и Кореи. Русские особые интересы в Манчжурии, как и право их защиты, признавались в «сфере строительства железных дорог». Токио был даже готов смириться с идеей нейтральной полосы, ограничив ее 50 километрами по обе стороны китайско-корейской границы. Взамен Япония предлагала признать свое право использовать для стратегических интересов территорию Кореи, за исключением побережья, с тем, чтобы не ставить под угрозу судоходство в Цусимском и Корейском проливах. 11 декабря Розен отклонил эти предложения. В Токио убедились в бесперспективности переговоров. Через 10 дней Япония вновь выдвинула проект соглашения, на этот раз более жесткий, предполагавший обязательное обсуждение проблемы Манчжурии. 28 декабря на особом совещании японского правительства был утвержден состав Высшего военного совета, изменено положение об императорском штабе. Кроме того, было принято решение об ускоренном окончании строительства железной дороги Сеул-Пусан{1077}. Фактически это было уже военное заседание правительства.

Но русская политика продолжала действовать в полном неведении, по-прежнему чередуя угрозы с проволочками. Особо активным сторонником такого метода действий был Алексеев. Еще в сентябре Наместник предлагал занять в переговорах с японцами максимально жесткий тон, не стесняясь демонстрировать готовность защищать свои интересы в Манчжурии силой{1078}. На самом деле, в ответ на целый ряд провокаций, устроенных японцами (в частности, в Чемульпо произошло нападение на русских моряков, были раненые), далее демонстрации силы Алексеев пойти не решился{1079}.

На новогоднем приеме дипломатического корпуса в Петербурге Николай II в разговоре с японским посланником заявил: «у нашего терпения есть пределы»{1080}. Между тем, на совещании у императора по дальневосточному вопросу в конце декабря 1903 года было принято решение об уступках Японии. По свидетельству Куропаткина, Николай II сказал: «Война безусловно невозможна. Время — лучший союзник России. Каждый год нас усиливает»{1081}. Схожие выводы в отношении фактора времени давно уже сделали и в Токио.

С июля 1903 г. японский Генеральный штаб приступил к разработке операции по оккупации Кореи, с августа 1903 г. японцы начали интенсивный сбор информации в Корее, Манжурии и России{1082}. В конце декабря 1903 года они приступили к высылке агентурных групп из Пекина вглубь Манчжурии для организации диверсий на КВЖД{1083}. Это немедленно сказалось на активности хунхузов и резко усложнило положение на 2377 верстах железной дороги, ответственность за контроль над которыми нес Заамурский корпус пограничной стражи(25 тыс. чел.){1084}. Этих сил явно не хватало, опасность хунхузов, как и участие в их действиях японцев, были явными даже на Квантуне и к борьбе с ней пришлось привлекать и армейские части{1085}. Под боком у Порт-Артура портилась телеграфная линия, совершались нападения на пограничные посты{1086}. По всей линии железной дороги станции получили дополнительные укрепления, позиции у мостов тоже, к тому же оборона здесь была усилена орудиями{1087}. К Ляоянскому сражению посты были усилены еще 27 ротами пехоты{1088}.

Сочетание угроз и уступок при общей неподготовленности к возможному военному столкновению — все это не привело к желаемым последствиям. 12 января 1904 г. на императорском совете в Токио его участники пришли к единодушному выводу о том, что переговоры с Россией полностью безнадежны, но необходимо время для ввода в строй нескольких достраивавшихся кораблей{1089}. 31 декабря 1903 г.(13 января 1904 г.) Япония предъявила ультиматум России без фиксированной даты ответа на него. Токио требовал уступок не только в Корее, но и в Манчжурии и уже сам выступал с позиций защиты неприкосновенности территории Китая{1090}. Е. И. Алексеев активно выступал за то, чтобы ответить на требования японцев военными действиями, но при этом почему-то 3(16) января испросил разрешения отправиться в Петербург для личного доклада. За положение дел на Дальнем Востоке он не опасался{1091}. Между тем, оно становилось все более напряженным. «Весь 1903 год был тревожным». — Вспоминал адмирал А. И. Русин, бывший в это время морским агентом в Японии.

Уже с лета во всех 12 армейских и 1 гвардейской дивизии Японии были проведены учебные сборы, проверочные или частичные мобилизации, причем все запасные были составлены в казармах — армия фактически в значительной степени уже была мобилизована{1092}. Следует отметить, что население приветствовало мобилизацию и стремилось попасть в войска, которые будут отправлены на континент, чтобы сражаться с русскими. Настроение было чрезвычаной воинственным{1093}. Посетивший осенние маневры 1903 г. военный наблюдатель из России был весьма впечатлен состоянием японских войск, уровню их подготовки, системе военного образования, принятой в Японии. Окончание его отчета, опубликованного в январском номере «Военного сборника» за 1904 г., звучало, как предупреждение: «Армия работает от солдата до фельдмаршала; работает может быть слишком лихорадочно, спешно, а потому и не всегда целесообразно, но упорно и настойчиво. До сих пор, все, что заимствовали японцы в области искусства у своих соседей, они сумели представить в новом, слегка измененном, но усовершенствованном виде… Способны ли японцы поставить на такую же высоту военное искусство — скажет решительное и авторитетное слово беспристрастное будущее»{1094}.