– Отлично, Рэйвен. Агенты разгадали, что третья строка означает нью-йоркскую фондовую биржу, а четвертая – Пентагон. Они знают, что первый город – это Чикаго, но они не смогли вычислить цель. Башню на семи ветрах.

Она потерла глаза.

– Подождите! Теперь, когда вы сказали об этом… Один раз – когда мистер Тедеску раздавал роли – он говорил о том, как построили сорокапятиэтажное здание. Он сказал, оно самое высокое в Чикаго.

– А он упоминал безликую богиню?

– Вообще-то он говорил о богине без лица. Он хвастался, что открыл ее.

– Почему без лица? Почему царственно зверея?

– Ему нравилось играть словами. Царственно… царствовать. Ну-ка… Вспоминаю. Царица Церера.

– Римская богиня плодородия. На башне? Ну, конечно: охраняет будущее, потому что именно с этим связаны надежды людей на будущее: зерно, кукуруза и свиньи с коровами, которых забьет мясник. Цель теракта – это средоточие капиталистической торговли. Чикагская торговая палата.

Она обняла его.

– Мы дуэт. Мы вместе это решили.

– Но почему Церера – безликая и на башне на семи ветрах?

– Тедеску сказал, это здание было самым высоким в Чикаго на то время. Скульптор, которого наняли почти задаром, решил, что никто все равно не увидит лица статуи Цереры на верхушке. Так что он оставил его гладким.

– Осталось объяснить последнюю сцену. Как спящие агенты должны применить оружие к этим целям. Ничего не приходит на ум?

Она потерла глаза.

– Я устала, Марти.

– Ну, хорошо. Отдохни немного. Я вернусь завтра.

– Что? Ты не можешь уйти, Марти. Останься здесь на ночь, со мной.

– Это невозможно, Рэйвен. Ты должна свыкнуться с идеей, что если люди куда-то уходят, они не бросают тебя. Я вернусь завтра, и тогда…

– Ты не уйдешь со сцены!

Она сунула руку в сумку. И вынула пистолет. Он попробовал бежать. И почувствовал резкий удар в затылок. Нельзя умирать. Нужно сказать Дугану, что он узнал. Но не за что ухватиться – он падал… падал… падал… с башни на семи ветрах, поверженный богиней без лица.

Кайл пришел в себя, голова раскалывалась.

– Где?.. Что?..

Свет ослепил его через открывшуюся дверь.

– Ты будешь в порядке, Марти. Я не хотела ударить так сильно. Ты не должен оставлять меня.

Он встал.

– Неважно. Я буду в порядке.

– Не надо мне было оставлять тебя в темной комнате. Так же сделали со мной на хате.

– Это не хата, Рэйвен.

– Как бы не так. Я могу защитить свою крепость от любых захватчиков.

– Рэйвен, послушай. Осталось очень мало времени. Я должен донести до суда, что ты преодолела промывку мозга…

– Какую еще промывку?

– Иначе судья Родригес прикажет доставить тебя назад в Грецию для допроса.

– Скажи! Какую промывку мозга?

– То, что с тобой сделал Алексий, пока ты сидела в темном шкафу, а он то и дело включал свет, не давая тебе спать.

– Не было никакой промывки!

– Тогда как ты объяснишь свою трансформацию из молодой актрисы в террористку?

– Я не террористка.

– Ты действовала с ними заодно.

– Это не то же самое.

– Помогала грабить банк? Взорвать бомбу в Пирее?

Она запустила пальцы в волосы, накрутив светлый локон.

– Я же говорила: это были киношные сцены.

Он проковылял из кладовки на кухню. Она пошла за ним. Он умылся ржавой водой, и она протянула ему полотенце.

– Рэйвен, ты никогда не слышала о стокгольмском синдроме?

– Как у Патти Хёрст? Я читала о ней подростком. Как это связано со мной?

– Как и ты, после того, как ее сделали заложницей, она стала заодно со своими похитителями. Как и ты, она помогла ограбить банк. Она была осуждена и села в тюрьму. Потом ее условно освободили и, наконец, помиловали.

– Я не могу сесть в тюрьму.

– Возможно, тебя не признают виновной.

– Меня действительно экстрадируют в Афины?

– Наверное, ведь это там ты совершила преступления.

– В Греции я не выживу. Здесь меня хотя бы охраняют.

– Кто тебя охраняет?

– Я же говорила. Мои призраки.

Очередной психоз?

– Расскажи мне о них.

– Те, кто умер в этом дурдоме, не могут отсюда уйти. Я буду с ними целую вечность.

– Так зачем ты вернулась сюда?

– Чтобы искупить мою злую сторону. То зло, что они посеяли во мне, когда отрезали мне крылья и назвали меня Никки.

Теперь он понял ее ассоциацию с именем Аптерос – Бескрылая Ника.

– Но мы только что установили, что тебе промыли мозги.

– Это ты установил. А не я.

– Рэйвен, как еще они бы сделали из тебя антиамериканскую террористку за такое короткое время?

– Алексий показал, что Америке нет до меня дела. В газетах не было ни слова о моем похищении.

– Твой любовник-похититель предал тебя так же, как и твой отец. Рэйвен, ты страдаешь от травмы предательства.

– Хренательства! Не хочу больше этого слышать! Это ты промываешь мне мозг!

В этом была своя логика. Быструю имплозивную терапию можно считать формой промывки мозгов. Но он делал это, чтобы спасти ее, а не подчинить себе.

– Что ты сейчас чувствуешь, Рэйвен?

– Я предала моих товарищей. Из-за меня большинство из них поймали и бросили в тюрьму.

– В каком-то смысле это твое искупление. Ты теперь свободна.

– Ты так и не понял. Я сказала: большинство. Но Мирона не поймали. Алексий ищет меня, чтобы спасти или убить… или Никки.

– Реальность такова, что он ищет тебя, чтобы убить, чтобы тебя не экстрадировали в Грецию, где ты могла бы рассказать про операцию «Зубы дракона» под пыткой.

– Алексий этого не сделает. Он меня любит. Мы защитим себя здесь, в Камелоте.

Очередное сценическое наваждение? Он должен развеять его.

– Рэйвен, тебе что-нибудь снилось с тех пор, как ты здесь?

– Да, днем и ночью. Во сне и наяву. Странный такой сон – снова и снова.

Она вдруг широко раскрыла глаза. И зажала рот ладонью.

– У тебя ассоциация, Рэйвен. Так ведь?