Характерна история с тем же С.А. Муромцевым в 1883 г. (на тот момент Муромцев – председатель Юридического общества при Московском университете и гласный московской городской думы). Муромцев был вызван к московскому генерал-губернатору В.А. Долгорукову в сентябре 1883 г. в связи с избранием московской городской думой Б.Н. Чичерина, ушедшего в результате скандала с поста московского городского головы в мае этого же года, почетным гражданином Москвы. Как сообщал генерал-губернатор в Департамент полиции, Муромцев объяснил, что он «не имел в мыслях устроить… какую-либо демонстрацию и что, принимая участие в приговоре Думы, он будто бы желал только выразить Чичерину свое личное внимание, т.к. ему не были известны причины выхода Чичерина в отставку»918.

Примерно такой же была результативность непосредственных контактов с общественными деятелями чинов Департамента полиции. Большая часть этих контактов приходится на первые годы ХХ в. Так, в марте 1900 г. П.Н. Милюков был вызван к директору Департамента полиции С.Э. Зволянскому для передачи «неудовольствия» министра внутренних дел чествованием памяти эмигранта-народовольца П.Л. Лаврова в Союзе писателей (Лавров умер в январе 1900 г. в Париже) и «общим направлением» Союза919. Секретный сотрудник (видимо, М.И. Гурович) сообщал о следующем заседании Союза: «Милюков рассказал о том, как его вызывал к себе директор Департамента полиции, опять хохот и веселые сцены»920.

После нелегального майского земского съезда 1902 г. его организаторы Д.Н. Шипов и М.А. Стахович были вызваны на разговор к министру В.К. Плеве, – правда, истинной целью Плеве было договориться с Шиповым о содействии власти со стороны так называемой «общественности»921.

В конце 1902 г. в преддверии банкета, посвященного 200-летию печати, В.К. Плеве вызывал для личной беседы Н.К. Михайловского, а директор Департамента полиции А.А. Лопухин – Н.А. Рубакина, В.И. Чарнолусского, Г.А. Фальборка и С.А. Вейнберга. Целью этих переговоров было своего рода заключение сделки о содержании банкета – его формальное разрешение могло состояться при обещании организаторов не произносить речей о конституции и не составлять соответствующий адрес922.

В феврале 1903 г. директор Департамента полиции А.А. Лопухин и министр В.К. Плеве беседовали с председателем губернской земской управы Я.Т. Харченко о печатании прокламаций в его управе. По итогам встречи Лопухин отмечал: «Харченко вполне благонамеренный человек… Он глубоко возмущен… и никакого понятия об этом не имеет, просит выяснить виновных и освободить от них управу. Из беседы с ним я вынес впечатление, что воззвания печатались кем-либо из служащих в управе по личной инициативе, а, будучи застигнут врасплох, печатавший сослался на мнимое приказание председателя»923.

В октябре 1903 г. исполняющий обязанности директора Департамента полиции Н.П. Зуев приказывал начальнику Московского ГЖУ вызвать для личных объяснений С.А Котляревского, о котором были «агентурные указания» (перлюстрированное письмо – как отмечалось выше, в документах, выходивших за пределы Департамента, такой источник обозначался как «агентурный»), что он «прочел лекцию в Свободном русском университете» в Париже – как следовало из справки, составленной в Департаменте полиции, в перлюстрированном письме говорилось, что лекция была посвящена теме «национализма»924. Через 8 дней начальник ГЖУ сообщал в Департамент: «Котляревский изложил … что… им была прочтена лекция о национализме, в чисто научном направлении и корректной форме. Лекция эта касалась вообще национализма у разных народов, с указанием исторических данных, что национализм развился в сравнительно недавнее время и выражается у каждого народа различно, причем, по словам Котляревского, ни что не было в этой лекции подчеркнуто чем-либо особенным относительно развития национализма в России»925. К письму был приложен представленный Котляревским конспект лекции, который московский жандарм просил вернуть автору «по минованию надобности» в Департаменте, что и было сделано в январе 1904 г.926

В конце 1903 г., в разгар заседаний в Ярославле местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, к министру внутренних дел на «беседу» был вызван активный участник комитета, гласный ярославского губернского земского собрания Д.И. Шаховской927. Одновременно с Шаховским были вызваны для «личных объяснений» к директору Департамента полиции другие участники комитета, близкие Шаховскому – М.В. Девель, в конце 1890-х гг. переехавший в Ярославль вслед за Шаховским из Твери, агроном нижегородской земской управы Ткаченко и служащий при Владимирской губернской земской управе Смирнов928. После состоявшихся встреч начальник Ярославского ГЖУ, который с середины 1890-х гг. пытался избавить губернию от Шаховского и в очередной раз просил Департамент полиции об административной высылке через Особое совещание, получил из Департамента следующее письмо: «По приказанию господина министра имею честь уведомить, что предположение Ваше о необходимости высылки из пределов Ярославской губернии (Шаховского. – Л.У.) признаны заслуживающими уважения. Но император во внимание к заслугам его отца и сестры повелел соизволить приостановиться внесением означенного дела в Особое совещание и, вызвав князя Шаховского в Санкт-Петербург, объявить ему, что дальнейшее участие его в агитации, происходящей в неблагонадежной части общества, поведет к высылке в одну из отдаленных местностей»929.

В целом личное впечатление становилось основанием для принятия либо непринятия каких-либо нормативно-правовых мер. Так, еще в 1893 г. исправляющий должность директора Департамента полиции С.Э. Зволянский после личной беседы с писателем В.Г. Короленко разрешил ему повсеместное жительство в империи (после окончания ссылки в Якутии в 1881– 1885 гг. Короленко состоял под гласным надзором в Нижнем Новгороде до 1888 г., ему было запрещено проживание в столицах)930.