— Однако ты обязан ордену своим лечением и содержанием, — спокойно возразил Гастингс. — И поверь, это не такое плохое обиталище для бедняги вроде тебя, который не знает, кто он и куда ему идти.

— Проклятие! Теперь и вы станете попрекать меня провалами в памяти? Тогда я уйду куда глаза глядят и больше не вернусь. Ничего, может, это скорее заставит меня вспомнить прошлое.

Ричард Гастингс какое-то время смотрел на молодого рыцаря.

— Возможно, ты и прав. В закрытом мире Темпла ты окружен иными заботами, и тебе некогда углубиться в самосозерцание. Поэтому я разрешаю тебе увольнительную.

И он сделал знак охранникам пропустить его.

Такое отношение смутило и растрогало Артура. Он понял, что у него есть друг и покровитель, к которому он не может проявить неблагодарность. Поэтому и шел, опустив голову, словно под грузом вины. Он почти не замечал, куда идет, машинально переступая через текшие по улицам потоки воды. Мимо сновали какие-то люди, проезжали всадники, и приходилось спешно отходить в сторону, что не спасало от опасности быть забрызганным грязью. Так что когда Артур вышел на широкую Флит-стрит, полы его плаща были заляпаны грязью, а сапоги промокли.

Артур огляделся. Это была одна из самых древних улиц Лондона. Само слово «стрит» брало свое начало от римского via strata — «мощеная дорога». С уходом римлян умение мостить дороги было забыто, однако слово street осталось, приобретя новое значение — «дорога между домами». И это было очень верное название, особенно на богатой Флит-стрит, где по обеим сторонам от проезда высились здания, принадлежавшие самым состоятельным горожанам; причем в них топили и днем, так как над большинством кровель вились многочисленные дымы, указывавшие на наличие печей и каминов: состоятельные лондонцы могли себе позволить обогревать жилища постоянно, в отличие от большинства, экономившего топливо к приходу ночи, когда сырость и холод становились непереносимыми.

Глядя на эти дымы от очагов, Артур вдруг отметил, как сильно промок и озяб. А так как в это время ударили колокола, созывая верующих к службе девятого часа[55], то юноша решил зайти в собор Сент-Пол — там хотя бы можно было укрыться от непрекращающейся мороси.

Однако согреться в соборе вряд ли было возможно. Холод, исходивший от каменных стен и плит, высоких, покрытых строительными лесами сводов и незастекленных окон наверху, проникал повсюду, и его не могло развеять даже множество горевших вдоль нефа свеч. Артур не стал проходить к алтарю и опустился на одну из ближайших пустующих скамей — благо, что в этот час тут было мало прихожан. Отбросив капюшон, он глубоко задумался.

Тот молодчик во дворе прецептории сказал, что он просил некоего Гая не умирать. Итак, Гай. Или Ги по-французски. Похоже, этот человек был ему дорог, раз снился ночами и он просил его не умирать. Юноша знал, что в замке Гронвуд-Кастл, где он гостил, произошла страшная трагедия: хозяин собирался перейти на сторону врагов короля, его пытались захватить, и он погиб. Звали его Эдгар Армстронг — это имя столь часто повторяли при Артуре, что он уже свыкся с ним и оно перестало его волновать. Но вот имя Гай вызвало в душе слишком много откликов.

Погруженный в свои мысли, Артур безотчетно следил за службой. Под сводами раздавалось пение литании, напев был стройный и величавый, и юноша подумал, что это звучание напоминает ему прилив большой волны, которая обрушивается на берег и с тихим журчанием откатывается назад… Это успокаивало. Сейчас он думал о том, почему этот Гай до сих пор не отыскал его. Может, он и впрямь умер? То, что его никто не разыскивал, словно до него никому не было дела, казалось Артуру странным.

И все же кто-то им интересовался. Юноша вдруг почувствовал чье-то пристальное внимание. Он огляделся и неожиданно столкнулся с взглядом сидевшей через проход от него богатой дамы. Она расположилась в тени подле колонны, и проливавшийся в собор свет тусклого дня не давал возможности хорошо разглядеть ее лицо, но отчего-то подумалось, что она очень привлекательна. Может, такое впечатление сложилось из-за того, что дама даже в эту дождливую погоду была очень нарядно одета? На ней был красно-коричневый плащ с большим, отороченным лисой капюшоном, молитвенно сложенные руки были затянуты в узкие алые перчатки, поверх которых мерцали богатые перстни. Рядом с ней сидели две женщины, похоже спутницы, что было неудивительно: в городе женщины никогда не ходят в одиночку. А эта, сразу видно, непростая горожанка.

Заметив, что Артур поглядел в ее сторону, дама слегка кивнула ему. Он не был в этом уверен, так как стоявшие в проходе между скамьями прихожане как раз поднимались с колен и заслонили незнакомку.

Артур вдруг заволновался. Не столько от вида или внимания роскошной дамы, а от мысли, что она могла его узнать. Сердце его забилось, он опустил голову на сложенные руки, заставил себя вслушаться в голос запевавшего очередной псалом певчего.

Монахи на хорах пели:

— Gloria Patri et Filio et Spiritui Sanctо…[56]

Артур, почти не вникая, заученно твердил ответ:

— Sicut erat in principio et nunc et semper et in saecula saeculorum. Amen![57]

Незнакомка тоже молилась, склонив голову в большом лисьем капюшоне, но потом снова повернулась к Артуру. Ему показалось, что она улыбнулась. И от этого вдруг пришла неожиданная мысль: как же давно он не был с женщиной! В Доме тамплиеров о таком запрещалось даже думать, а плотские желания подавлялись постом, молитвой и многочисленными упражнениями, от которых к вечеру ощущалась ломота во всем теле. Возможно, поэтому братьев и не выпускали за пределы прецептории, дабы они избегали соблазнов. Но вот он тут, и… Артур понял, что соблазн перед ним прямо во плоти. Ибо едва служба окончилась и прихожане направились к выходу, как незнакомка, отослав своих спутниц, направилась к нему.

Высокая, двигавшаяся с некой волнительной грацией, какую не скрывали складки ее широкого плаща, с прекрасным смуглым лицом. Из-под меховой опушки капюшона на ее чело спадали звенья красиво поблескивающих золотом подвесок, да и глаза под черными бровями были цвета золота — прозрачные, желтовато-карие, опушенные невероятно длинными ресницами. Артур с волнением смотрел на ее пухлые губы, которые улыбались и казались такими ласковыми… манящими.

— Здравствуй, Артур, — сказала она, приблизившись к нему.

— Слава Иисусу Христу, миледи, — растерянно отозвался Артур заученным за месяцы среди храмовников приветствием.

На лице незнакомки промелькнуло изумление, да и ее ответное «во веки веков» прозвучало так, словно дама растерялась или не знала, как теперь поступить. И вдруг она обратилась по-валлийски:

— Это ведь ты? Ты узнаешь меня?