«Себя вспомни вчерашнего», – сварливо подумал я, записывая на бумажке: «Sol. Glycosa 10 % 10 мл; Sol. Natrii chloridi 0,9 % 400 мл…»

– …А с ним какая-то мокрощелка – то ли подстилка, то ли стажерка, – с выражением продекламировал в рифму Анатолий Андреевич, и я не смог удержаться от короткого смешка. – Покрутились вокруг Кристины, ничего не соображая, поспрашивали у нее, что за музыку слышит. Давно ли? И в результате Охлопков подтвердил твой диагноз.

– Сухую ломку?

– Нет, этот… делирий. Сказал, что не страшно, и у него такое тоже случается. Главное, не бросать пить резко, и все будет нормально. А про сухую ломку этот лепила даже не слышал. Короче, он сделал укол, и я еле дождался, когда Кристина уснет и этот Охлопков вместе со своей рыжей шалавой отвалят. А ведь этот мудак несколько раз мне намекнул, что ему пора похмелиться, – сокрушенно покачал головой Анатолий Андреевич и забрал у меня список лекарств. – В общем, я быстро. До больницы и обратно. И еще схожу решу вопрос насчет вертолета. Сиди пока здесь. Вернусь, пойдем в дом. Накормлю.

Я удивленно вскинул брови. Оказывается, кум за всеми заботами и неприятностями сегодняшнего дня не забыл о том, что я так и не завтракал. Что ж, еще один плюс в его пользу. Может, когда буду его убивать, вспомню об этом.

И замочу его сразу. Так, чтобы не мучился.

* * *

Ночь прошла совершенно спокойно, без каких-либо проблем или сюрпризов. Кристина делала вид, что умирает, я делал вид, что пытаюсь ее спасти, а в перерывах мы занимались любовью и снова обсуждали то, что нам предстоит завтра.

Кум своим обществом нам не досаждал. Сделав несколько телефонных звонков, накормив меня и переложив все проблемы по уходу за Крис на мои хрупкие плечи, он решил, что для него на сегодня достаточно. Достал из заначки пластиковую бутыль из-под «Фанты», наполовину наполненную мутным пойлом явно покрепче апельсинового лимонада, грустно вздохнул при мысли о том, что пора бросать пить, и через час был кривым, как латинская «S».

– Смотри, не сбеги, – пьяно погрозил он мне пальцем, уже ночью заглянув в комнату к «больной» племяннице, где я в этот момент изображал, будто ставлю ей капельницу. – Лечи девочку. Завтра днем вылетаем… ик!.. в Сыктывкар. – И убрался спать к себе в комнату.

– Слава Богу, угомонился, – сказала Кристина и, подскочив с кровати, сладко потянулась, переступила с ноги на ногу и, крутанувшись на носке вокруг оси, довольно умело изобразила из себя балерину. Совсем голая, с идеальной фигуркой и разметавшимися по плечам русыми волосами, она в полумраке, царившем в комнатке, напоминала нимфу с картины Боттичелли. Вертелась буквально в шаге от меня и, отлично сознавая, что я сейчас исхожу слюнями от похоти – того и добивалась, – загадочно улыбалась и томно закатывала голубые глаза. – Все отлежала в этой проклятой постели. Онемели и кости, и мышцы, и задница, – пожаловалась она и, хихикнув, опрокинула меня на кровать. Грохнулась сверху, горячая и аппетитная, эротично провела язычком по губам. – Ну и придумал же ты мне испытание, Костоправ. Знала бы, что это такой отстой, целый день изображать из себя смертельно больную, никогда бы не подписалась. Развел ты меня не по-детски, приятель. Теперь предстоит вину искупать. Раздевайся.

– Я грязный, – рассмеявшись, выдал я испытанную отговорку, заранее зная, что сегодня она меня не спасет. Впрочем, я и не думал спасаться от половой террористки Кристины.

– Грязный? – сокрушенно покачала она головой. – Вах-вах! И вообще, мы, зайки-однояйки, ни на что не способные. Так что ли? Раздевайся, сказала, несчастный! И никаких возражений! Я тоже грязная.

И Крис решительно задрала мне футболку.

Сеанс секс-терапии затянулся до утра. За окном давно чирикали птички и вопили соседские петухи, когда я, наконец, выбрался из постели и оделся.

– Собираться пора.

– А чего собирать? У тебя, как у пролетариата, нет ничего, кроме цепей. У меня тоже. Документы все равно возьмет дядя. Денег нет. Имущества тоже.

– Но все-таки… – начал было я, но Кристина меня перебила.

– Как ты меня представляешь на носилках и с чемоданом? – Она выбралась из-под скомканного, напрочь утратившего форму одеяла, прошлепала босиком к окну, отодвинула занавеску. – А на улице солнышко. Погода летная. – И услышав, как скрипнула дверь в комнату кума, а в коридоре раздался его надрывный кашель курильщика, быстренько юркнула в постель. – Представляешь, – изображая испуг, округлила она глаза, – проснулся бы дядюшка двадцатью минутами раньше!

Тут и представлять было нечего. Двадцать минут назад мы с Кристиной еще валялись в кровати. Если бы в этот момент в комнату сунулся кум. М-да, что бы было!.. Сколь многим мы порой рискуем ради сиюминутных плотских утех. И как потом жалеем об этом.

– Как она? – Дверь приоткрылась, и из-за нее появилась всклокоченная башка Анатолия Андреевича. – Спит?

Я молча кивнул.

– А ночью что?

«Если б ты видел, что было ночью? К счастью, не видел. Дрых, аки пьяный младенец».

– Немного прокапались, – указал я глазами на три пустых бутылочки из-под лекарств, которые десять минут назад выплеснул за окно. – Но пока никаких улучшений. Надо время. И надо в больницу.

– Будет сегодня больница, – пробурчал кум. И решил хоть чуть-чуть обозначить заботу ко мне. – Сам-то поспал?

– Ха! Поспишь тут с твоей ненаглядной племянницей! – искренне рассмеялся я. – Когда вертолет?

– Не знаю. – Анатолий Андреевич, стараясь не скрипеть половицами, на цыпочках подкрался к племяннице и, наклонившись, подышал на нее перегаром. Мне с моего места было видно, как Кристина брезгливо поморщилась. – Думаю, улетим сегодня днем.

– Вертушка от МЧС?

– Тебе-то чего?

– Хочу быть уверенным, что Кристину в полете будет сопровождать опытный врач. Будет врач? – в лоб задал я вопрос куму, заведомо зная, что будет экипаж из трех человек, нетрезвый офицер ПВО, сам Анатолий Андреевич, тоже нетрезвый, и, возможно, пара солдат. Но никакого врача. Если не полечу я. Вот этот вопрос и надо сейчас утрясти. – Если пришлют вертушку от МЧС, там должен быть медицинский работник. Но если это будет просто вертолет местного авиаотряда или военных, тогда нужен сопровождающий. Каждые два-три часа Кристине надо ставить новую капельницу, мерить давление, следить, чтобы во время полета в своей белой горячке она не попыталась сойти на какой-нибудь остановке.

– Кстати, как у нее с этим?

– С чем «с этим»?

– Ну, с музыкой, которую слушает?

– Всю ночь перлась от «Клауфингера» и «Соулфлая», – с ходу выдумал я. – У твоей племянницы неплохой вкус, но я ей объяснил, что в здешних местах не услышишь ничего, кроме Киркорова и «Блестящих». А значит, ее просто глючит. В конце концов я ее убедил.

Кристина дернулась под одеялом, хихикая над тем, как отвязно я сейчас лечу ее дядю. К счастью, тот этого не заметил.