– Это моя дурь, признаю. Но тогда-то я этого не знал и мучился. Но когда увидел твои горестные глаза в то злосчастное утро, вдруг понял, что никогда и не видел тебя настоящую. И что твои слова о любви истинны, и ты меня действительно любишь. Я ужаснулся тому, что натворил, и решил по возможности всё исправить. Но, вернувшись вечером домой, тебя уже не застал. Такого оборота я и предположить не мог.

Продолжать ему не дал перехвативший горло спазм, и он, схватив со стола бутылку с минералкой, сделал большой глоток прямо из горлышка. Потом немного помолчал и очень тихо сказал:

– А потом ты приехала. Внезапно. Мне позвонила соседка и я примчался, будто за мной гналась стая волков, ужасно боялся опоздать. А приехав, вместо того, чтобы поговорить обо всем откровенно, сказать тебе о своей любви, испугался за свое реноме и начал пороть чушь. Единственное мое оправдание в том, что я действительно хотел начать всё сначала, и изо дня в день доказывать тебе свою любовь, а не прятать ее, как делал все эти годы. Клянусь, я залечил бы все нанесенные мной раны. И мы были бы счастливы.

А вот в это я не верила. К тому памятному разговору я уже стала другим человеком. Хотя не знаю, возможно, если бы в ту встречу он сказал мне всё откровенно, я бы и осталась. Еще свежи были воспоминания о том, как хорошо мне было с ним, еще Роман не показал мне, как огромен и интересен мир, и, вполне возможно, я смогла бы вспомнить, каково это – любить его.

Георгий с надеждой смотрел в мое пасмурное лицо. Но оправдать его надежды мне было нечем. Но нужно было как-то объяснить свое нежелание, и я через силу произнесла:

– Я всю жизнь отчаянно старалась заслужить твою любовь, Георгий. Пыталась доказать, что ты ничего не потерял, женившись на мне. И любила тебя безоглядно. А ты, как выяснилось, принимал меня за глупенькую пустышку, не умеющую любить. И, главное, не умеющую оценить твою великую любовь.

Георгий передернулся, но промолчал, впившись мне в лицо остановившимся взглядом. Немного помедлив, я с горечью добавила:

– Мне жаль бездарно прожитых с тобой лет. – Это было неправдой, но мне хотелось ударить его так же больно, как он меня в то ужасное утро. – Но теперь я знаю, как нужно жить. Я буду жить так, чтобы нравиться себе. Не своим родителям, не твоим, не детям, а только себе!

Из этого перечня Георгий был исключен априори, и мучительно сглотнул, уяснив это. Отвернувшись от него, я болезненно стянула на груди теплую кофту и устало попросила:

– А теперь, будь добр, уезжай!

Он опустил голову, молча принимая наказание. Но, подчиняясь неодолимому внутреннему импульсу, с натугой спросил:

– Что, Пронин оказался лучше меня во всех отношениях?

Сама не знаю почему, я стыдливо склонила голову. Оправдываться не хотелось, а говорить с достоинством в такой ситуации было невозможно. Не дождавшись ответа, Георгий с горечью сказал:

– Конечно, возможностей при жизни с олигархом куда больше, чем со мной.

Я снова промолчала, и он уже с сердитыми нотками в голосе спросил:

– Но почему ты хотя бы не вышла ко мне в Рублевке, когда я приехал за тобой? Для чего было подвергать меня подобному унижению?

Я не подвергала его никаким унижениям, но Роман вполне мог подтасовать факты. Нахмурившись, попросила уточнить:

– Что ты имеешь в виду?

– Пронин заявил, что ты не хочешь меня видеть и просишь уехать. А когда я потребовал, чтобы ты вышла, вы просто уселись в вертолет и улетели.

Он смотрел на меня, чуть склонив набок голову, изучая каждый мой жест. Можно было, конечно, соврать, чтобы он от меня отвязался и не копался в чуть поджившей ране, но это мне претило, и я ответила правду:

– Меня просто увезли тогда. Силой. Впрочем, так же, как и перед этим. У меня даже телефона не было, чтобы я, не дай Бог, никому ничего не сообщила.

Георгий с силой ударил кулаком по столу.

– Недаром я так и подумал, когда Пронин принялся мне предлагать отступные. Причем совершенно дикие деньги.

Какой-то вредоносный чертик заставил меня язвительно заметить:

– А почему ты не согласился? Мог бы сейчас кататься по свету, жить где хочется и как хочется, и не заботиться ни о чем.

Ему, как встарь, достаточно было одного только укоризненного взгляда, чтобы я почувствовала всю нелепость своего высказывания. Но на сей раз меня это не возмутило, а растрогало, и я с новой силой ощутила горечь от невозможности упасть ему на грудь и забыть все свои невзгоды.

Почувствовав это, он сделал небольшой шаг вперед.

– Рита, ну почему бы нам хотя бы не попытаться начать всё сначала? Ведь ты же понимаешь, что впредь у нас всё будет по-другому.

Проблема была в том, что я не хотела по-другому. Я хотела так, как было когда-то – не омраченная изменой жизнь, неоплеванная любовь. Но это было невозможно, поэтому я лишь отрицательно покачала головой, заставив его потемнеть.

– Теперь понятно, почему ты в последний раз говорила со мной так холодно и отстранено. Даже презрительно.

Этот упрек был по меньшей мере странным, поэтому я взорвалась:

– Ты же сам говорил со мной не менее холодно. Только же сам сказал, что хотел сохранить свое реноме.

Он странно замер и поднял руку, будто требуя тишины в конференц-зале.

– Стоп-стоп-стоп! Я говорю про разговор в феврале, по сотовому телефону, когда я пригрозил Пронину таким скандалом, от которого ему жарко станет. И тогда он дал трубку тебе. А ты заявила, что видеть меня больше не желаешь и всё в таком же духе.

Опешив, я молча глядела на него. С трудом призналась:

– В феврале я болела. У меня что-то было с психикой. Типа нервного срыва. Лечили меня сеансами гипноза. Интересно, могла ли я под гипнозом говорить то, чего не хотела? Или не могла?

Он всё-таки подошел и успокаивающе взял меня за руку – видимо, в моем голосе, как я ни старалась сдержаться, прозвучали истерические нотки. Нахмурившись так, что у него на лбу показались глубокие складки, признал:

– Сначала мне показалось, что это была не ты, но радиопомехи вполне могли исказить твой голос. К тому же ты говорила такие вещи, которые знали только ты и я. Поэтому к концу разговора никаких сомнений у меня не осталось.

Расширенными глазами я уставилась на него, не понимая, как Роман мог дойти до такой низости. Хотя Пронин много раз доказывал мне, что не гнушается любыми средствами.

– К сожалению, во время сеансов гипноза Пронин узнал все мои тайны. Поэтому он сейчас знает обо мне гораздо больше, чем ты.

Вместо того, чтобы расстроиться или разозлиться, Георгий посмотрел на меня посветлевшими глазами и чуть заметно улыбнулся:

– Как приятно, что это была не ты. А то так больно и неприятно, когда самое святое в жизни столь бесчеловечно выкидывается на свалку.