Безумие?

Загляните в свои головы. Как часто вы хотите сделать одно, но совершаете абсолютно противоположное, и в итоге признаете, что первоначальное стремление было более верным и могло бы провернуть обстоятельства в вашу пользу. Это происходит постоянно, в жизни каждого человека, и вы идете на поводу у своей слабости или нерешительности, отсутствия здравого смысла или неопытности, совершенно не задумываясь, не прислушиваясь к причинам, не делая никаких выводов, оступаюсь снова и снова, пока не выработается иммунитет, или защитный рефлекс. Но у меня все иначе. Что бы я ни делал, что бы ни планировал, я одновременно просматриваю иногда более десяти вариантов развития событий и выбираю самый логически правильный. А знаете, что самое сложное в этом? Услышать голос самого разумного внутреннего советчика.

Но самый большой мой страх – вовсе не принятие ложного решения, а потеря связи с реальностью, которая возвращает меня обратно и делает Рэнделлом Перришем, а не чайкой, пароходом. Волной, ветром или берегом.

Я не хочу растворяться в мире. А хочу, чтобы мир растворился во мне и рассказал мне свои тайны и секреты.

Я постепенно подвожу к тому, как мне удается удерживать за нити своих потерявших курс, слабовольных путников, следующих за мной. Чтобы заставить их слепо верить в меня, я должен сам поверить в них, стать ими, проникнуть в каждого настолько глубоко, насколько это, вообще, возможно. И это слияние и вызывает у них подотчетный страх, иногда даже панику. Мне ли не знать, как это жутко, когда чувствуешь присутствие другой личности внутри тебя. Именно отсюда появляется ощущение сверхъестественного воздействия, и подавления воли, которое они испытывают во время взаимодействия со мной. А страх, страх помогает мне снимать маски, нащупывать слабые места, он обнажает пороки и несовершенства, дает инструменты для управления и манипулирования. И они больше не верят в то, что могут чего-то достичь самостоятельно, прислушиваясь только к моему голосу.

Они верят в меня больше, чем в самих себя.

Вера – это вирус, поражающий человечество уже много тысячелетий, заковавший в клетку наше сознание, которое точно знает, для чего существует в этом мире.

Стук каблуков по полу выталкивает меня из созерцания безмятежной картины внизу.

Мак. Я загибаю указательный палец.

Дафни, средний…

Оленадр. Аконит. Би. Дени. В каждого из них я вложил частичку себя, которая дала свои побеги, заполняя пустоты. Благодаря мне они обрели цель, но есть и те, которые никогда больше не войдут в гостиную Розариума, но я все еще помню их лица, немного размытые и со временем поблекшие.

Сегодня все в одинаковых цветах. Черно-белая клетка на платьях женщин и на костюмах мужчин. Они сольются с шахматным интерьером гостиной. Психоделическое зрелище, достойное кисти сумасшедших сюрреалистов и авангардистов. Я слышу, как они заходят, торопливо занимают свои места вокруг идеально-круглого стола, рассаживаются в строго установленном порядке. Никто не приветствует меня, это не принято. Первое вступительное слово всегда говорю я. Это негласно закрепленное годами правило. Все они пошли на сделку с дьяволом в самый трудный момент своей жизни, и договор этот бессрочен и не подлежит изменению или внесению новых пунктов. Но именно этого и жаждут мои идеальные куклы с мертвыми сердцами, потухшими душами и сломанными судьбами. Мы все здесь лечимся от одного и того же недуга. Одержимости страхом, страхом собственной нереальности и ненужности. Чтобы продолжать жить, дышать, вставать по утрам, заниматься обыденными вещами, общаться с другими людьми и притворяться членами общества – необходим посыл, или тот, кто заставит увидеть цель, удерживающую их от полного исчезновения.

Каждая деталь спектакля тщательно отрепетирована и доведена до автоматизма. Я чувствую их волнение, нервозность, напряжение и… страх. Каждая эмоция, отражающаяся на лицах моих марионеток, предсказуема настолько, что временами мне становится скучно. Стратегия контроля еще ни разу не дала сбой, и, если случались вспышки непослушания и своеволия, то они тут же гасились парой фраз. Меня сложно удивить. И чем дольше я играю одну и ту же пьесу, тем больше понимаю ее несовершенство. Но это как раз нормальное явление.

Что было бы с нами, с гениями и безумцами в совершенном и правильном мире? Мы бы стали изгоями, не получив ни одного шанса на возможность управлять оркестром.

И может ли существовать этот утопический мир в современной реальности? А что такое реальность? Лишь иллюзия, за которую мы воспринимаем окружающую нас действительность, удерживаемая при помощи сигналов, полученных от органов чувств. Понятие цвета и звука так же размыты и иллюзорны. Мы воспринимаем их как данность, но на самом деле их не существует. Колебания среды и радиоволны, пронизывающие пространство. Вот наши цвета и звуки. Только наше восприятие делает их реальными, переводит в видимую и слышимую плоскость.

Это мое последнее собрание в Розариуме, но об этом никто, кроме меня, не знает. И я слышу всеобщий удивленный вздох, когда резко поворачиваюсь к своей верной пастве лицом. Кто я сегодня? Капитан корабля? Пастор? Пилот самолета? Или машинист поезда?

Или Рэнделл Перриш, впервые решивший снять свою маску прилюдно?

– Рад приветствовать каждого из вас, – произношу я, подходя ближе и останавливаясь в нескольких шагах от стола с участниками собрания. Шесть пар недоумевающих глаз останавливаются на мне, и я усилием воли подавляю привычный приступ паники, ощущая настойчивое внимание на своей персоне.

– Мы впервые собрались рано утром, – продолжаю я, растягивая губы в вежливой улыбке. Однажды Мак сказала мне, что мимика моего лица недостаточно эмоциональна, и она абсолютно права. Я тщательно контролирую внешнее проявление своих чувств, испытываемых в конкретный момент времени.

– И я хочу, чтобы мы начали с повторения главного постулата Розариума. Дафни? – я обращаю пристальный взгляд на блондинку, голубые глаза которой смотрят на меня с легким недоумением. Я понимаю, почему они так растерялись. Спектакль свернул с привычного сценария, а импровизация моим ядовитым цветам дается очень непросто.

Сжимая ладони на столешнице, обычно циничная и самоуверенная Дафни тушуется и вжимает голову в плечи. Голос ее звучит необычно тихо.

– Информация. Секрет. Власть.

– Удивительно верно, Дафни, – киваю я. – Сегодня я хочу, чтобы мы поговорили не о чужих секретах. – перевожу взгляд на Аконита, который напряженно сжимает челюсти. – А о моих. Кто из вас хотя бы раз не пытался найти информацию обо мне? Есть такие?

Зловещая тишина подтверждает мои догадки, и я удовлетворено улыбаюсь, убираю руки за спину и начинаю медленно вышагивать вокруг стола, и ощущаю, как напрягается каждый из участников, когда я оказываюсь за спиной.

– И та информация, которую вы смогли получить, пролила хоть малейший свет на мои секреты?

И в ответ снова молчание, еще более гнетущее и тяжелое, чем, когда я задал первый вопрос. Я немного задерживаюсь за спиной Аконита.