– Княже, тут есть один… Он немецкую речь понимает и говорить немного может.

– Кто таков?

– Да наш, псковский, давно уже сидит… ждет, когда за него выкуп привезут. Говорит, что немцы собираются тебя поутру… – Слуга не сразу решился повторить слова узника. – Вздернуть.

Вот это поворот!

– Надо сказать им, что у меня охранные грамоты короля Сигизмунда! Вели, чтоб этот псковитянин перевел!

Рослый, заросший бородищей мужик в рваной одежде сидел у самой решетки, привалясь спиной в стене и вытянув ноги. Узник, видимо, был старожилом тюрьмы, его даже не связали. Васька принялся убеждать:

– Слушай, помоги развязаться, а?

Тот внимательно посмотрел на бедолагу и вдруг поинтересовался:

– А вы как в Гельмет попали-то, да еще ночью?

– Не твое дело, – буркнул Шибанов.

– Не мое, так и не замай! – Мужик отвернулся к стене. Ему-то что, его не собираются вешать поутру.

Васька решил все же уговорить мужика освободить их от уз. Подобравшись поближе, зашептал:

– А сам-то ты откуда? Как сюда попал?

– Сказал же, из Пскова, в плен взяли, когда неподалеку в веси у сестры был. А князя твоего за лазутчика принимают. Поутру повесят, и все. Чего он сюда-то сунулся?

Васька что-то вяло промямлил в ответ. Мужик не отставал:

– Меня связанным притащили и били так, что после два дня глаз разлепить не мог. Да и взяли безоружным. А вы при оружии и на конях, чего же в замок полезли?

Шибанову совсем не хотелось говорить, что бежали, принялся крутить, объясняя что-то про разведку… Лицо мужика перекосила гримаса презрения.

– Разведка, говоришь? А чего же князь в разведку с мешком денег ездит? Изменник он, вот что! А изменников пусть казнят, хотя и немцы!

Шибанов разозлился:

– Не твое дело, что князь удумал! Ты, смерд, свое место знай!

– А я и знаю, – усмехнулся псковитянин. – Только наше место сейчас одно: литовская темница, что для меня, смерда, что для твоего князя.

Немного погодя слуга все же снова подполз к мужику:

– Слышь, тебя как кличут-то?

Тот открыл один глаз, хмуро поглядел на Ваську и процедил сквозь зубы:

– Андреем крещен…

– Как и князя, – не удержался Шибанов. – Помоги объяснить этим дурням, что князя надо спешно отправить в Вольмар.

– Это зачем? Чтобы он там русских людей предавал? Нет!

Уговорить мужика так и не удалось, но к утру в Гельмете нашелся немец, знавший русский язык. Он явился, почесываясь спросонья во всех местах, до каких могли дотянуться пухлые, давно не мытые ручонки. Видно, и сам гельметец тоже давно не видал воды вволю.

Толмач не стал долго раздумывать, сразу перешел к делу:

– Вы кто, русские? Как сюда попали? Бежали, что ли?

Удивляться такой прозорливости не стоило, как еще могли попасть в замок русские из Юрьева?

Васька оживился:

– Скажи этим бестолочам, что князь едет по делам к королю Сигизмунду. По его приглашению!

Толмач не торопился выполнить его требование, разглядывая узников, словно прикидывая, что с них можно взять. Это сразу поняли все, Курбский снял с пальца большой перстень, который не углядели ночью немцы, и протянул толмачу:

– Возьми, только объясни им, что я еду к королю, пусть проводят до Вольмара.

Толмач перстень взял, шустро спрятал в карман, но к немцам не ушел, почему-то задумчиво щуря глаза. Шибанов хотел спросить, неужто мало, но тот вдруг заговорил сам:

– Тебе, князь, я мыслю, не стоит о короле Сигизмунде говорить… До Вольмара не доедешь…

– Почему? – изумился Курбский.

– Небось и грамоты охранные имеешь?

– Конечно, имею! – Курбский полез за пазуху за драгоценными свитками. Рука толмача поднялась в предостерегающем жесте:

– Не показывай! И молчи про них, пока в Вольмар не попадешь.

Курбский не понимал, но объяснения последовали довольно толковые: деньги отобрали, значит, если князь скажет, что едет к королю, да еще и по приглашению, то стража попросту побоится пропускать его дальше. Ведь, добравшись до Сигизмунда, он наверняка навлечет на тутошних неприятности. Его проще повесить, как лазутчика, – и все дела.

– Так что же делать? – растерянно произнес князь.

– Постараюсь, чтобы тебя отправили в Армус, а там уж сам попадай в свой Вольмар. И чего ты туда рвешься? – пожал плечами толмач.

– Там меня ждут!

– А…

Толмач выполнил обещание, пленников действительно отправили в замок Армус. С Курбским ехали уже не все, но Васька Шибанов от хозяина не отставал. Куда девались остальные слуги и что с ними будет дальше, князя не интересовало. Он уже хорошо понял, что едет не с посольством и не во главе большого войска, потому пока зависит не от короля Сигизмунда, а от вот таких давно не мытых, нечесаных дурней, несущих службу в забытых Богом дальних замках. Его задача живым добраться до Вильно, иначе все старания получить гарантии короля и его сената будут попросту ни к чему! Пришлось терпеть все унижения и неудобства, какие ему в изобилии обеспечили приграничные литовцы.

К вечеру ограбленный еще и в Армусе (даже лисью шапку сняли!) Курбский все же добрался до Вольмара, предъявив охранные грамоты. Позже он потребовал судебного разбирательства из-за наглого ограбления.

А тогда, оказавшийся обобранным до нитки, не получивший немедленного желанного признания и обещанных выгод, князь Андрей выплеснул накопившуюся горечь в немедленном письме к Ивану Васильевичу: «…всего лишен был и от земли Божьей тобой изгнан…» Курбского нимало не смутила явная ложь, ведь не царь Иван лишил его золота и не гнал он воеводу.

Андрей Михайлович сидел, склоняясь над заляпанным чернилами листом. Горько и больно было понимать, что сам виноват в своем изгнании. Нет, если бы остался, то дыбы не миновать. Или в лучшем случае пострижения в каком-нибудь дальнем северном монастыре. Ведь даже свою тетку княгиню Ефросинью царь Иван не пожалел! Горечь вылилась в злые, не всегда справедливые слова письма.

А еще росла злость на государя, которому вольно вот так распоряжаться судьбами бояр, знатных воевод, лучших людей Московии. Эта злость темнила не только разум, но и душу, все больше хотелось досадить московскому царю. Что князь Курбский и сделал. Он, не задумываясь, выдал ливонских сторонников Москвы, назвал имена московских разведчиков, прекрасно понимая, что обрекает людей на пытки и мучительную смерть. Но чужие мучения и чья-то погибель князя Курбского не беспокоила, он думал лишь о себе. Очень хотелось как можно сильнее досадить государю, от которого бежал!

Но немедленно наступать на Москву, мстя за беглого боярина, король Сигизмунд, как видно, не собирался. Как Курбский ни злился, но ничего, кроме небольших подачек, от литовцев немедленно он не получил.