– Один я! Пустишь ли?

– А как же?! – почти испугалась женщина. – Проходи, проходи, Васенька.

Поторопилась зажечь лучину, метнулась к печи достать горшок с пареной репой и второй с кашей, взяла с полки завернутый в чистую холстину хлеб. Васька толкнул рукомой, тот, перевернувшись, воды, однако, не выплеснул. Заметив это, женщина бросилась долить воды, подала чистый рукотер.

Шибанов все делал молча, он и сам не знал, что говорить. Молча ел, черпая ложкой кашу, щедро сдобренную хозяйкой конопляным маслицем. Большими кусками откусывал от ломтя хлеб. Все же Олена добрая хозяйка… Мелькнула мысль забрать ее с собой, но Шибанов эту мысль прогнал, еще неясно, как сами будут. Игумен денег не дал, каково повернет в Вильно? Коли князь окажется никому не нужен, то и он, холоп, тем более… О том, что сам может кому-то попасться, Шибанов не думал.

Олена сидела, подперев подбородок кулаком и неотрывно глядя на дорого гостя. Да и гость ли он? После смерти мужа, известного коваля Данилы, Олена приветила княжьего слугу Василия. Тот часто бывал у недоступной для других красавицы, но о женитьбе речи не вел, ни к чему. У Олены детей не было ни от мужа, ни долго и от Васьки, а вот теперь она могла сообщить Шибанову неожиданную весть. Радостную ли, и сама не знала.

Наконец Васька насытился и поднялся из-за стола. Олена испуганно вскинулась – а ну как собрался уходить? Куда же ночью-то? Но Шибанов и не мыслил покидать гостеприимный дом, напротив, он протянул руку и обхватил хозяйку за талию:

– Пойдем-ка спать. Умаялся…

Но спать не пришлось, истосковавшийся по женской ласке Васька долго тискал красавицу, да и она обнимала долгожданного гостя жарко. Только к утру наконец обессилели и он, и она. Олена так и не сказала нужного Василию. Но, решив, что тот останется еще не на один день, не торопилась.

Солнце уже высветлило край неба, когда Олена поднялась и нехотя принялась одеваться. Васька лежал, уткнувшись лицом в подушку и похрапывая. Олена уже поняла, что любый пробрался в Юрьев тайно, но выдавать его никому не собиралась, наоборот, мыслила, как бы уйти вместе с ним и дитем, которого носила под сердцем.

Одевшись, красавица сладко потянулась, со вздохом еще раз оглянулась на спящего мужчину и, взяв подойник, отправилась доить корову.

Но стоило ей открыть дверь, как чьи-то крепкие руки обхватили за горло, шершавая ладонь закрыла рот, не позволяя крикнуть, а на ухо зашипели:

– Замолчь!

Олену потащили вон, а в дом ворвались несколько вооруженных людей. Васька не успел даже толком проснуться. Схватили и, подняв, сильно ударили под дых, отчего зашлось дыхание. Сопротивляться четверым крепких мужикам было не под силу даже нехлипкому Шибанову.

Скрутив, его посадили на лавку и тут же принялись обыскивать дом. С улицы ввели Олену, разбитые губы которой дрожали, рубаха на груди разорвана, видно, сопротивлялась. В котомке, которую Василий принес с собой, ничего не нашлось. Дьяк, распоряжавшийся остальными, еще раз врезал Шибанову в челюсть, прошипел:

– Где князь?!

Васька с трудом переведя дыхание, сплюнул на пол вместе с кровью выбитый зуб, и прохрипел:

– Князь в Литве… А меня к воеводе ведите… С ним говорить стану!

– Мы тя щас отведем! – пообещал дьяк, закатывая рукав. – Отведем!

Три здоровенных холопа держали Василия, пока дьяк его избивал. Сначала Шибанов пробовал сопротивляться, даже раскидал обидчиков в разные стороны, потом, ударенный в живот, на минуту стих, а очнувшись, снова потребовал:

– Ведите к воеводе! К нему послан!

Схватив Ваську за волосы, дьяк глянул ему в лицо:

– А чего же в ночи как тать пробирался? И к воеводе сразу сам не пошел?

Глаза Шибанова насмешливо блеснули, кивнув на Олену, он прохрипел:

– А вот к ней сначала хотел…

Сама хозяйка дома, все это время ойкавшая: «Вася… Васенька…», зарделась от этих слов.

Дьяк пообещал:

– И с ней разберемся…

Шибанова точно толкнул кто, взъярился:

– Ее не тронь! Она знать ничего о нас с князем не знает!

Кажется, дьяку даже понравилось, кивнул на Олену холопам:

– Тоже прихватите. Небось при ней разговорчивей будет…

И Ваську, и связанную Олену поволокли к воеводе Морозову. Люди на улице оглядывались вслед, присматриваясь, узнавали, качали головами:

– Глянь, Олена…

– Ага, вместе с Шибановым, что с князем бежал…

У двора воеводы дьяк показал Шибанову на посаженных на кол стражников, не углядевших за крепостной стеной в ту ночь, когда князь Курбский со своими слугами бежал из Юрьева:

– Вишь, виновных наказали…

Тот огрызнулся:

– Чем они виноваты?

– А тем, что ты, поганец, помог своему князю удрать! И многие еще головы положат за вашу дурь!

Шибанов фыркнул:

– Князь право имел отъехать!

– Ты это государю объяснишь, тать проклятый! Если доживешь…

Их привели во двор к новому воеводе Морозову и пока оставили связанными. Олена поняла, что пришло время сказать Ваське то, что не успела ночью:

– Васенька…

Тот покосился на женщину с досадой, сейчас примется уговаривать. Но Олена зашептала совсем неожиданное:

– У нас с тобой дите будет…

Шибанов даже не сразу понял:

– Чего?!

– Дите, говорю, будет…

– С чего это? Столь ничего не было, а тут вдруг… – Васька просто не знал, что сказать, но Олене его слова показались такими обидными… Он не верит? Да как же это?! Женщина отвернулась, пряча навернувшиеся на глаза непрошеные слезы. Думала обрадовать, а получилось, что даже сейчас обидел.

Но больше поговорить не пришлось, Ваську потащили к воеводе, а к Олене немного погодя подошел тот самый дьяк:

– Что, догулялась, курва?

Глаза женщины зло блеснули:

– Пошто позоришь?!

Дьяк нехорошо усмехнулся:

– А я тебя не то что позорить, я тебя вон холопам отдать ныне могу. Или голышом по Юрьеву пустить. Хочешь? – Больно ущипнул за грудь, Олена отпрянула. – Ты пособница изменнику, потому расправа над тобой короткая.

Дьяк обошел красавицу вокруг, оглядывая с ног до головы, снова скабрезно усмехнулся:

– Ладно, поглядим, что ты за баба… Веди ее в темницу, потом разберемся!

Васька стоял перед воеводой, набычившись. Голова гудела, точно не одну ночь пьянствовал, вывихнутое плечо не давало даже поднять левую руку.

– К кому шел, к княгине?

– Нет, – спокойно покачал головой Шибанов. – Князь велел достать из-под печи его послания и передать старцам печорским и государю.