Я осторожно присел рядом.

– Почему – конец? – спросил я, хотя ответ и так был очевиден.

– Штука у них, и Тихоня сдал нас с потрохами, – болезненно оскалился Хиляк. – Мы и на пару километров отъехать не успели, как нас перехватили. Я даже не представляю, чего теперь ждать…

– Но ведь ОНИ не умеют пользоваться Штукой, – неуверенно проговорил я. – И она продолжает работать…

– Это только начало, – покачал головой Хиляк. – Штуку он все равно испортят. Понимаешь? Анималы. Даже ученые не могут по-другому: чтобы что-то познать, им надо разрушить. Как у детей: разломать и посмотреть – что у игрушки внутри?

– Это точно, – вставил Затворник. – По себе знаю: чего мне стоило, чтобы удержаться и не разобрать Штуку на части. Нас еще в институтах учат главному научному методу – анализу. Это и значит – разбирать и ломать…

– Но и это не главное… – продолжил Хиляк. – Следом развалится Контур – ведь нам не дадут жить так, как мы жили раньше. Ведь Клан не сможет «сбросить хвост» и уйти. Без Штуки это теряет всякий смысл…

Он говорил, быстро, сбивчиво, словно стремясь поскорее выговориться.

– И реликвии тоже умрут без нее… И все запасы Жалости – тоже погибнут. И настанет страшное, черное время…

– Но только на нашей земле, – вставил Затворник. – Пока мы не сделаем копию в за границей и не привезем сюда…

– Но столько бед случится за это время… – покачал головой Хиляк.

– И что – обо всем об этом вы рассказали на допросе? – осторожно спросил я.

– Нет, – Хиляк нервно дернул плечом. – Самое смешное – нас об этом и не спрашивали.

Он сухо рассмеялся, продолжил:

– Понимаешь, какое дело: тут захочешь сказать правду – а тебе не поверят! Они уже убедили себя в том, что мы – террористы и торговцы наркотиками. А Клан – всего лишь синоним подпольного синдиката. И если бы не прямое предательство – нас бы просто в упор не заметили!

Я кивнул. Все именно так, как я себе представлял…

Огляделся. Чего-то мне не хватало… Или кого-то?

– А где… – начал я и запнулся.

Хиляк сверкнул взглядом. Мы поняли друг друга.

Значит, завхоз на свободе! А для Тихони, нашего главного врага, он вообще давным-давно мертв. Это дает шансы. Небольшие, но все-таки…

Я повернулся к Затворнику:

– И что они теперь знают о Штуке?

– Все, – Затворник виновато развел руками. – Одно утешает: они не верят ни единому моему слову. Нагнали специалистов – в основном физиков, понатащили приборов… Я думаю, это вообще – какой-то секретный научный центр, вроде Арзамаса-16…

– И как, – проговорил я. – Скоро они поймут что-нибудь?

Затворник пожал плечами, усмехнулся:

– Судя по тем вопросам, которые мне задают – вряд ли…

– Кстати, нас подслушивают! – запоздало сообщил я.

– Ради бога, – мрачно сказал Хиляк. – Что-то мне подсказывает, что информация дальше этого места не уйдет. Слишком она нужна нашим хозяевам…

– Военным? – уточнил я.

– Возможно. Но еще больше – Толстопузу.

– Кому?!

– Это мы его так прозвали. С тобой он еще не беседовал? Толстый такой мужик, респектабельный.

– Ах, вот вы про кого… – понял я.

Я и забыл про незнакомца, которого видел в самолете. Мне ведь и тогда показалось, что полковник – не более, чем его тень…

– Значит, военные всего лишь выполняют заказ… – произнес я.

– Тише… – подал голос Крот, прикладывая палец к губам.

Но я и не собирался говорить тише. У меня появилась идея.

– Который тут Близнец? На выход!

Охранник подозрительно осмотрел помещение, встретился со мной взглядом и сделал характерное движение автоматом: «выходи, мол». Я не заставил себя долго ждать. Посмотрел на приятелей, ободряюще улыбнулся, помахал рукой. На меня посмотрели как на первого, отправившегося «к стенке». Умом я понимал, что это вряд ли, но ощущение, действительно, было поганое.

Ведь если нами занялась не государственная машина в прямом смысле слова, а ловко пользующаяся ее инструментами частная лавочка, ждать можно чего угодно. Я даже затосковал по нормальной тюрьме, под оком простого российского следователя, угрюмо отрабатывающего зарплату. Там можно рассчитывать хотя бы на крохи справедливости.

Эти же ребята вряд ли захотят делиться с государством: когда тебе в руки попадает волшебная палочка, разве понесешь ее в милицию?

Только теперь, прикоснувшись к миру сильных, я понял одну удивительную вещь.

Не только слабакам не хватает силы. Самые отборные анималы денно и нощно жаждут ее, и с каждым днем – все больше и больше. И для того, чтобы урвать еще один кусочек силы, они готовы на все.

Но лучше всего – сделать всех вокруг слабаками. Ибо только на фоне слабых сила становится подлинной ценностью.

Потому-то слабость и есть оборотная сторона силы…

Место, в которое меня привели разительно выделялось на фоне всего этого холодного и мрачного места. Поводив коридорами, лестницами переходами между корпусами, меня привели, надо думать, в административную часть комплекса. И кабинет, в котором я оказался, привел меня в некоторый ступор.

Роскошная мебель, огромная плазменная панель на стене, а главное – невиданная гастрономическая роскошь на низком стеклянном столике. Пестрая мясная нарезка, сыры нескольких сортов, фрукты, икра, лобстеры… Лобстеры, черт возьми! В этой дыре!

Желудок издал тягучий мучительный стон. Я понял, что не ел больше суток.

– Присаживайтесь, Алексей, присаживайтесь… – раздался добродушный голос.

Надо же – на фоне жратвы я не заметил хозяина! Впрочем, это не мудрено с голодухи.

Хозяином оказал тот самый Толстопуз – которого я уже видел вместе с полковником. Я кисло улыбнулся и присел, стараясь держаться ближе к столику.

– Угощайтесь! Вижу, вы голодны…

Меня не пришлось уговаривать. Это слабак страдал бы от неловкости и застенчивости. Сила же внутри меня требовала энергии. Какой-то зверь овладел моим существом, и стоило больших усилий не зарычать, как голодный кот, нависнув над этим издевательским столом…

Я уплетал мясо, криветок, запихивал в рот куски восхитительно свежего хлеба, а Толстопуз радушно наливал в стоящий передо мной бокал «Хеннеси» из плоской бутылки.

– Меня зовут Альберт, – умиленно наблюдая за мной, сказал Толстопуз. – Без отчеств и фамилий, ладно? Давайте – за знакомство, Алексей! Или лучше – Близнец?

Толстопуз приподнял бокал и улыбался, разглядывая меня. Действительно – Толстопуз: и не толстый, не рыхлый, вроде, а брюхо торчит, словно пересаженное от донора размером покрупнее. Наверное, просто из необходимости поглощать всевозможные изысканные яства и напитки – иначе недостаточно развитые потребности вступят в неизбежный конфликт с избыточными возможностями.