Гул голосов, снова прокатившийся по залу, был на этот раз разгневанным. Лайлокен не мог не оценить безукоризненную тактику короля, задевшего самые чувствительные струны своих подданных: их честь. Риона встретилась с ним взглядом и чуть улыбнулась, подтверждая его догадку.

— Бритты, хорошо представляющие себе размеры исходящей от саксов угрозы, предлагают нам союз против наших общих врагов, саксов и пиктов. Имея в союзниках бриттов, мы могли бы разгромить этих раскрашенных дикарей и завладеть всем Хайлендом, а не только Лоулендом, который мы уже у них отвоевали. Имея в союзниках бриттов, мы могли бы также с помощью наших братьев и сестер в Эйре защитить свои берега от саксонских захватчиков.

Они предлагают нам альянс вовсе не из слабости. Принц Медройт приходится племянником Моргане, королеве Гэлуиддела и Айнис-Меноу, земель, которые нам так и не удалось победить в войнах. А она, в свою очередь, приходится сестрой дукс беллоруму, как зовут они своего верховного короля, что руководит их сражениями и воспитывает воинов. Брат Морганы — умный человек, о котором мы многое слыхали с тех пор, как осели на этих берегах. Все короли Британии посылают ему своих солдат, и он ведет их от победы к победе.

Может ли этот человек стать нашим врагом, если он и сестра его предлагают нам брачный союз? Они оказывают нам честь, прислав к нам своего племянника, наследника Гэлуиддела. И, я сказал бы, самое время сейчас, несмотря на все различия, навести мост к нашим южным соседям. Принц Медройт испрашивает руки принцессы Килин, дабы вступить с ней в законный и достойный брак. Я, король Даллан мак Далриада, вождь Скотти, официально объявляю мою дочь и наследницу помолвленной с будущим королем Гэлуиддела.

Вот тут в зале сделалось по-настоящему шумно. Кто кричал от удивления, кто от радости; женщины наперебой поздравляли невесту, Медройт как равный равному пожал руку Даллану. Лайлокен выступил вперед и поклонился.

— Мы тоже многое слышали об обычаях Далриады и в знак уважения к вашим традициям предлагаем этот небольшой дар. — Он достал из мешка башмак, поднял его повыше, чтобы все видели, и аккуратно насыпал в него земли с берегов Гэлуиддела. — Надеюсь, вы не сочтете это за дерзость, если я предложу добавить к этой земле — земле Гэлуиддела — горсть земли Далриады, дабы вы оба могли поставить ногу на породнившиеся земли?

Перевод Рионы вызвал у собравшихся новый взрыв оживления, хотя и башмак, и земля отыскались мгновенно, подтвердив предположение Лайлокена. Жених и невеста поднесли башмаки с землей к трону, стоявшему на том самом покрытом резьбой камне, о котором говорил Беннинг. Помимо вырезанного отпечатка человеческой ноги, на нем виднелось изображение кабана, а также замысловатые ирландские письмена.

Улыбаясь друг другу, как два дурачка, Медройт и Килин высыпали землю из башмаков на отпечаток ноги, а потом по очереди поставили ногу на эту смешанную землю. За ними это повторил король, после чего он соединил руки своей дочери и Медройта. От последовавшего взрыва всеобщего ликования, казалось, затряслись столы с яствами. Символизм происходившего казался достойным упоминания в саге: два королевства, единая земля, единые народы.

Пока об этом не прознал Арториус.

И пока не подействовал яд Лайлокена.

Он все улыбался и улыбался — и никто, кроме Беннинга, не знал почему.

Камни Лохмабена казались в лунном свете призрачными.

Только один из этих камней дожил до двадцать первого столетия в вертикальном положении — десятитонный исполин, известный и за пределами современного Гэллоуэя. В шестом же веке весь круг сохранялся еще полностью: одиннадцать массивных, врытых в землю камней, одиннадцать теней в лунном свете. Не стихавшие всю неделю шторма заставили Моргану изрядно поволноваться, не подвергла ли она своего племянника двойной угрозе. Однако погода прояснилась как раз к полнолунию, и ночь была полна ожидания, и надежды, и опасений. Приплывут ли они нынче ночью? Или ирландцы убили мальчика и его провожатого, менестреля, который мог быть, а мог и не быть Беннингом? Не высадят ли ирландцы у камней свою дружину, чтобы убить и ее, или захватить ее в рабство, или как косой пройтись по Гэлуидделу?

Не сваляла ли она дурака, приведя этот свой план в действие?

Она была здесь не одна: вместе с ней из Кэр-Бирренсуорка выехал незадолго до захода солнца отец Ойлифф, аббат Кэр-Бирренсуорка, и его молодой помощник, самый способный писарь аббатства. Она сообщила им только, что этой ночью в Лохмабен должен прибыть важный гонец и что, если все пойдет так, как задумано, ей могут потребоваться их услуги. Впрочем, она отослала их вниз, на берег, чтобы побыть у камней наедине со своими мыслями и тревогами. Единственное, что грело ей душу этим вечером, — так это то, что урожай успели благополучно убрать до штормов. Начнись дожди на несколько дней раньше, и Гэлуиддел постигло бы то же несчастье, что южные королевства. Она поежилась и плотнее запахнула плащ, ходя по кругу, чтобы согреться.

Почти суеверный страх наполнял ее здесь, в кругу древних камней. Старше Рима они были, старше даже бриттов; они стояли уже здесь, у моря, когда ее предки впервые ступили на этот берег. Это место обладало своей энергией; столетие за столетием наслаивалось здесь эхо одних священных стихов на другие, и эхо это отдавалось у нее в костях, когда она миновала очередную стоящую глыбу. Она приложила руку к холодной поверхности одного из камней и отдернула ее, как от ожога, готовая поклясться, что ощутила, как мертвый камень жужжит от избытка энергии у нее под ладонью.

Бренна МакИген, также ощущавшая себя не в своей тарелке, не стала спорить.

В конце концов, может же показаться, что камень жужжит?

— Для чего использовалось это место? — спросила Бренна вслух, ибо ей хотелось услышать живой человеческий голос в этом колодце тишины; впрочем, она была уверена в том, что шепот ее не долетит до берега, ибо ветер дул с моря.

Моргана в ответ тоже зашептала вслух, ибо ощущала себя так же неуютно.

— Говорят, на этом месте поклонялись богу юности. Браки заключались на этом месте с тех пор, как британские кельты впервые высадились на этих берегах — за много веков до римлян. В моей семье — а мы все друиды по прямой линии — говорили еще, что в этом кругу короновали королей, улаживали пограничные распри и обручали королев.

— А ты… Ты тоже обручалась здесь? — спросила Бренна.

Острая боль утраты пронзила Моргану, отчего Бренна, спохватившись, забормотала извинения.

— Да нет, ничего. По-своему я любила Лота Льюддока, и очень крепко. Впрочем, я уверена, что на том свете ему покойно. Он был хороший отец, замечательный король, достойный муж. Вспыльчивость была его главным недостатком, но он мог быть и мягким, и добрым. Да, я обручалась с Лотом Льюддоком в этом кругу камней. Ну конечно, — добавила она со вздохом, — я была гораздо моложе тогда.

Боль все не утихала, и Бренна поняла, что Моргана родила королю Гододдина и других детей, помимо двух известных ей сыновей, — мальчиков и девочек, умерших кто от лихорадки, кто от других детских болезней, уносивших множество жизней до появления антибиотиков, аспирина и прочих чудодейственных средств, принимаемых в эпоху Бренны как нечто само собой разумеющееся. Брак и материнство не были легки для Морганы из Гэлуиддела и Айнис-Меноу. Бренне, так и не побывавшей замужем, оставалось только разделить ее скорбь.